Передозировка бунта

В последнее время печальных известий о гибели музыкантов становится все больше, и вот сегодня мы говорим – ушла эпоха Егора Летова, ушла эпоха «Гражданской обороны».

Собственно, «Гражданская оборона», как детище жителя Омска Игоря «Егора» Летова, младшего брата известного авангардного саксофониста Сергея Летова, появилась в 1982 году. Первоначально группу назвали с настоящим антисоветским привкусом – ПОСЕВ. Невысокий и скромный, склонный к философствованию Егор играл вместе с «Боссом» (Андрей Бабенко), «Алексом» (Александр Ивановский) и «Даблом» (Евгений Деев) на барабанах. Именно он склонил молодых людей к чистому и бескомпромиссному сибирскому панку.

Сибирский панк – явление в так называемом «русском роке» особенное. На протяжении 1980-х годов он явил музыкально-голодной молодежи целую когорту совершенно уникальных групп и музыкантов. Баладно-мантровая Яна Дягилева, пофигистические «Ассоциация ПЫХ» и «Пик и Клаксон», «Путти», мрачные «Бомж», «Передвижная Хиросима» и «Инструкция по выживанию», стебовые «Дети Обруба» и «Спинки мента», суицидальный Ник Рок-н-Ролл. Но однозначным столпом и основоположником многоликого сибирского панка был легендарный ГрОб.

В составе «Посева» Егор записал альбомы «Музыка любви», «Дождь в казарме», «Панк энд рок-н-ролл» и, собственно, приступил к созданию ГрОба, куда затянул Костю Рябинова, известного как «Кузя УО», с коим они записали альбомы «Поганая молодежь» и «Оптимизм», после которых группу фактически разогнали в 1985 году. Времена тогда были лихие – страну начинало трясти, а козлов отпущения КГБ видел и в «рок-антисоветчине». Егор три месяца отсиживался в психиатричке, а весь 1986-й вел полуподпольную жизнь, разъезжая межу Омском и Новосибирском.

В 1987 году ветер перестройки достиг и Сибири, вследствие чего Егор сотоварищи решили выступить на 1-м новосибирском фестивале рок-музыки. Тогдашнее комсомольское начальство, взявшееся «руководить и направлять процесс», запретило выступать столичным «Звукам Му», и «Гражданскую оборону» выставили как запасной вариант. Эффект от выступления был шокирующим, народ стоял в энергетическом потрясении, а Егора выперли со сцены через 20 минут после первых риффов с обещаниями «разобраться». Но дело было сделано, и песня была спета – «Оборона» превратилась в легенду, которую вместе с плохими записями на бобинах и кассетах распространяли по общагам Томска и Новосибирска, по клубам Питера и Свердловска, по киоскам звукозаписи Владивостока и Киева.

Менялись составы, менялись альбомы. Вслед за «Мышеловкой» и «Некрофилией» пришло время альбома «Так закалялась сталь», а вместо бывших музыкантов пришло время Диме Селиванову, Игорю Жевтуну «Джеффу», Аркаше Климкину, Олегу Судакову «Манагеру», Игорю Староватову.

Когда по стране наравне с популярностью приторно-глуповатого «Ласкового мая» и «пущенного в тираж» Цоя прозвучала ударная летовская «Все идет по плану», казалось, что страна запела ее хором и даже строем. Летели над СССР зловещие слова:

А моя душа захотела на покой
Я обещал ей не участвовать в военной игре
Но на фуражке на моей - серп и молот и звезда!
Как это трогательно - серп и молот и звезда!

или

Один лишь батюшка Ленин хороший был вождь
А все другие остальные – такое дерьмо!…

Сразу вспоминались и «ленинская болезнь левизны», и все анархизмы-анахронизмы, и анахренизмы. Накануне распада компартийной системы слова Егора, что «одиночки опаснее для социума, чем целое движение», выглядели пророчеством. «Оборона» словно скальпелем вскрывала гнойный абсцесс, причем делала это без лишней эзоповщины в духе Бутусова, Кинчева или Шевчука. Более того, себя Летов считал антагонистичным для всех авторитетных рок-фундаменталистов Питера, Москвы и Свердловска. Титаны по-всякому реагировали на Летова, преимущественно критикуя его саунд и музыку.

У Летова на этот случай были свои ответы, например, тот скандальный, что был размещен в самиздатовском журнале «УрЛайт»: «Рок по сути – не музыка и не искусство, а некоторое религиозное действо – по типу шаманизма – которое существует дабы утвердить определенную установку. Человек, занимающийся роком, постигает жизнь не через утверждение, а через разрушение, через смерть. Шаманство здесь ритм, на который накладывается импровизация. И чем больше шаманства, тем больше рока. И наоборот, если над шаманством начинает преобладать искусство, музыка – то рок умирает».

Свою музыку Летов называл атональным или динамически-примитивным рок-н-роллом, которую он нанизывал на колючую проволоку стихов:

…Светило солнышко и ночью и днем
Не бывает атеистов в окопах под огнем
Добежит слепой, победит ничтожный
Такое вам и не снилось.

Как любимый им Герберт Маркузе обломился после 1968-го года, так поэт и революционер Летов здорово обломился на итогах перестройки и новой демократической жизни, расколовшей страну, расплескавшей «горячие точки», ободравшей народ. Иллюзии бунта испарялись, как и та гипотетическая Свобода, которая знала:

Как бежал за солнышком слепой Ивашка
Как садился ангел на плечо
Как рвалась и плавилась последняя рубашка
Как и что обрел-обнял летящий Башлачев

Быть может потому, после выхода безысходно-мрачного «Армагеддон-Попса» Летов появляется в антиельцинских рядах, тусуется с Анпиловым, ходит на митинги рядом с Лимоновым и Дугиным, которые в середине 1990-х собирали под свои знамена весьма солидных рок-бунтарей, вроде опять-таки покойного Сергея Курехина. И опять безумная энергетика, революционный бунтарский драйв, распятия рефренов Летова отталкивали одних и притягивали других. И опять «Все идет по плану» была в топе, только упор делался не на «дедушку Ленина», а на то, что «все другие-остальные – такое дерьмо!».

После были новые разочарования и новые песни. Летов и его «Гражданская оборона» так и не стали «форматными» музыкантами, будучи сверхпопулярными, почти идолами, они оставались для мейнстрима вне закона, продолжая закручивать и сжимать пружину собственного нонконформизма, доводя его до передозировки.

Сырые закоулки, газированные реки
Стальные веки, грозные нули
Усталые истерики, повальные успехи
Сухие рты, седьмые небеса
Побочные явления, плачевные гримасы
Густые масс, негромкие слова
Настойчивые выводы, незримые каркасы
Цветные сны и кое-что еще
Каждый миг передозировка
На все оставшиеся времена…

Февральская ночь показала, что доза ярости, доза энергии, доза творчества оказалась превышенной. Больное сердце просто не выдержало и остановилось. Еще в 1988 году Егор предвидел свою смерть, написав стих «Когда я умер»:

Когда я умер
Весь мир еб…нулся.
А я лежу в пресловутой комнате
Такой смышленый
Невежливо умный.
Однако лежу.
Фатально лежу.

Теперь ему фатально лежать в холодной сибирской земле. И пусть она будет пухом…