Британская подножка французской интриге

...от других держав: Екатерина II, клеймя ниспровергателей престолов и «цареубийц», не стеснялась в выражениях и называла Национальное собрание Франции «гидрой о 1200 головах», а его лидеров – «шайкой безумцев и злодеев». Императрица приютила в России немало французов-эмигрантов и одно время даже намеревалась направить в мятежную страну казачьи полки, но, занятая подавлением польского восстания, вынуждена была отказаться от этой затеи. Сменивший ее на престоле Павел I объявил, что Россия не собирается вмешиваться в европейские дела. Однако в 1798 году захват Наполеоном Мальты и переход Швейцарии под французский контроль, а также военные успехи французской армии в Италии вынудили российского императора присоединиться к очередной антифранцузской коалиции (в нее входили Англия, Австрия, Турция и Неаполь). В начале 1799-го, отправляя в Европу фельдмаршала Александра Суворова, Павел напутствовал его словами: «Тебе царей спасать…». Соответственно и тон официальной прессы был резко антифранцузским: так, 10 июля 1799 года (все даты приводятся по григорианскому календарю) в «Московских ведомостях» было помещено сообщение о том, что эпидемия чумы якобы проделывает ужасающие бреши в рядах армии генерала Бонапарта, которое заканчивалось словами «…и скоро их всех ч… поберет» (слово «черт» в те времена считалось нецензурным).

Однако граничившая с предательством медлительность австрийских генералов, поставивших экспедиционный корпус Римского-Корсакова и армию Суворова в тяжелейшее положение (первый был разбит в сентябре 1799-го, а второму в конце сентября - начале октября пришлось совершить опаснейший переход через Альпы), заставила Павла изменить отношение к союзу. В конце октября 1799 года окончательно выведенный из терпения «интригами венского двора» и «гнусной политикой его бесчестных министров» царь разорвал отношения с Веной и отдал Суворову приказ малыми переходами двигаться с армией в Россию. Англия также лишилась доверия Павла после совместной британско-российской операции в Голландии (август - ноябрь 1799-го), закончившейся полным провалом. При этом англичане завладели всем военным флотом голландцев, а русские не получили ничего, кроме массы раненых и убитых.

И все же идея восстановления монархии во Франции была столь дорога Павлу, что он поддался на уговоры англичан возобновить летом вместе с Австрией кампанию против французов и повелел Суворову остаться со своей обескровленной армией на зиму в Богемии.

Смена курса

Меж тем 18-19 брюмера (9-10 ноября) 1799 года в стремительно погружавшейся в анархию, истощенной войнами Франции произошел государственный переворот, в результате которого пал режим Директории. Власть из рук пяти директоров перешла к трем консулам Французской республики. Первым из них (формально первым среди равных) стал Наполеон. Спустя месяц была обнародована новая конституция, наделявшая Бонапарта фактически диктаторскими полномочиями.

Политические перемены в республике заставили Павла, еще недавно отзывавшегося о Наполеоне только отрицательно, кардинально изменить свое мнение. 27 декабря Суворов получил от царя рескрипт: «Обстоятельства требуют возвращения армии в свои границы, ибо виды венские те же, а во Франции перемена, которой оборота терпеливо и не изнуряя себя мне ожидать должно…». Вслед за этим стал резко меняться тон высказываний российских официальных лиц в адрес узурпатора. Императору, очевидно, импонировало стремление Наполеона консолидировать нацию, установить строгий порядок. 24 декабря 1799 года было заключено перемирие с монархической Вандеей, война с которой полыхала более шести лет, 28 декабря открылись все прежде закрытые церкви, а 3 марта 1800-го были аннулированы проскрипционные списки эмигрантов. Параллельно реформировались административная и финансовая системы, создавался эффективный аппарат для борьбы с коррупцией и бандитизмом. Павел вскоре скажет о Бонапарте: «Он делает дела, и с ним можно иметь дело».

Не мог также Павел не оценить заботу и уважение, которыми окружил первый консул захваченных в плен русских солдат и офицеров из корпуса Римского-Корсакова. Среди бумаг генерала Леонтия Беннигсена, хранящихся в Военно-историческом архиве, был найден крайне любопытный документ. Это письмо двух пленных российских офицеров к Бонапарту с просьбой даровать им право на ношение оружия: «Господин генерал и Первый консул, Нижеподписавшиеся военнопленные русские офицеры, тронутые тем обращением, которое они испытывают в плену, берут на себя смелость выразить вам свои чувства признательности. Вы, генерал, облегчили им участь и тем присоединили к победоносной колеснице вашей славы торжество человеколюбия. Примите выражение самой искренней их признательности, тем более справедливой, что они решаются прибегнуть к вашей благосклонности и ожидать благоприятного разрешения на право ношения оружия, каковое всегда являлось отличием звания офицеров, никогда не нарушавших правил чести, служителями коей они являются. Капитан Залесский. Поручик Курдюмов».

По поручению Бонапарта генерал Адольф Эдуар Мортье, будущий маршал Франции, направил офицерам следующий ответ: «Господа, Первый консул всегда почитал отвагу и доблесть воинов вашего народа, а также поощрял эти добродетели и у французов. Убежденный в чувствах, в коих вы его уверяете, он разрешает вам просимое вами право ношения оружия. Привет и почтение. Эдуар Мортье».

Расчетливый рыцарь

Тем временем отношение России с ее официальными союзниками все больше ухудшались. В руки Павла попала перехваченная депеша британского посланника в Петербурге Чарлза Уитворта от 18 марта 1800 года, содержавшая такой пассаж: «Император буквально не в своем уме…». В результате дипломат был выслан, а в апреле царь отозвал из Лондона и своего посланника – Семена Воронцова. Союз между державами был фактически разорван. Наполеон прекрасно знал о разногласиях в стане коалиции, которые как нельзя лучше отвечали его планам: заключение военного договора с Россией, разгром Англии (прежде всего подрыв ее господства на морях) и Австрии, лишившихся мощного союзника. Первый консул решил подтолкнуть Павла к окончательному выходу из коалиции, как тогда говорили, «нечувствительно». Летом 1800 года он поручил Талейрану обратиться с письмом к вице-канцлеру империи, графу Никите Петровичу Панину. В послании, датированном 19 июля, сообщалось, что французская сторона обратилась к Англии и Австрии с предложением включить во взаимный обмен пленными русских военных, которые находились во Франции, но получила отказ. «Пораженный этой несправедливостью, – писал Талейран, – и не желая далее удерживать сих храбрых воинов, которых покидают коварные союзники, первый консул приказал, чтобы все русские, находящиеся в плену во Франции… возвратились в Россию без всякого обмена и со всеми воинскими почестями. Ради этого случая они будут заново обмундированы, получат новое оружие и свои знамена». В письме говорилось, что решение об этом было принято первым консулом из уважения к русским военным и желания «сделать что-нибудь приятное Его Величеству императору Российскому».

Поскольку официально отношения между Францией и Россией были прерваны, письмо отправили не прямо в Петербург, а в Гамбург, французскому посланнику, с тем чтобы тот вручил его Ивану Матвеевичу Муравьеву-Апостолу – тамошнему российскому министру-резиденту. Император запретил Муравьеву входить в какие бы то ни было сношения с французским правительством, но, ознакомившись с содержанием письма, дипломат все-таки принял его и отправил по адресу.

Великодушие Бонапарта произвело в российской столице чрезвычайно сильное впечатление. В Петербурге были возмущены поведением союзников, отказавшихся обменять захваченных ими французских солдат на русских пленных. Напротив, генерал Бонапарт в глазах Павла представал истинным рыцарем новейших времен.

Миссия Спренгпортена

В середине октября 1800 года в Париж для обсуждения вопросов, касающихся освобождения русских пленных, был направлен состоявший на российской службе шведский подданный Георг Магнус фон Спренгпортен. Но фактически его полномочия были гораздо шире. Согласно инструкции графа Федора Ростопчина – первоприсутствующего в Коллегии иностранных дел – Спренгпортену предписывалось «выразить первому консулу благодарность Его Императорского Величества и готовность его идти навстречу добрым начинаниям и вообще содействовать сближению обеих держав, которым, по занимаемому ими положению, надлежит жить в добром согласии, и союзные отношения которых могли бы оказать решающее влияние на водворение порядка во всей остальной Европе». Кроме того, в инструкции говорилось, что «Его Величество Император уполномочивает генерала Спренгпортена объявить французским министрам, с которыми ему пришлось бы вступить в переговоры, что он, не колеблясь ни минуты, отозвал свои войска из коалиции, как только заметил, что союзные державы стремятся к захватам (Англия – Мальты, Австрия – Пьемонта. – Авт.), которых его честность и бескорыстие не могли допустить; и так как взаимно оба эти государства (то есть Россия и Франция. – Авт.) …находясь далеко друг от друга, никогда не могут быть вынуждены вредить друг другу, то они могут, соединившись и постоянно поддерживая дружественные отношения, воспрепятствовать, чтобы другие своим стремлением к захватам и господству не могли повредить их интересам».

На пути в Париж Спренгпортен остановился в Берлине, где встретился с французским посланником Пьером Бернонвилем. Тот заверил шведа, что все спорные вопросы могут быть решены с первым консулом в течение четверти часа и что обе державы, «находясь на большом удалении друг от друга, просто созданы для того, чтобы господствовать на земном шаре». 20 декабря Спренгпортен был представлен в Париже первому консулу. В своем донесении генерал сообщал Павлу, что Наполеон во время аудиенции не упускал случая заявить о «своем уважении к особе Вашего Императорского Величества» и непременном желании заключить мир с Россией. Надо заметить, что условия мира, которые были изложены в привезенной Спренгпортеном ноте Ростопчина, никак не могли устроить Бонапарта. Он должен был вернуть Мальту (отвоеванную французами у англичан) ордену, а королю Сардинскому его материковые владения (в первую очередь Пьемонт), гарантировать неприкосновенность владений короля Обеих Сицилий (Неаполя), а также курфюрста Баварского и герцога Вюртембергского.

Но первый консул сделал вид, что его все устраивает. Главное – оторвать Россию от союзников, а после можно вступить в долгий торг! 21 декабря Бонапарт отправил Павлу письмо: «Для меня было большим удовольствием встретиться с генералом Спренгпортеном. Я поручил ему известить Ваше Величество, что, как по соображениям политическим, так и вследствие уважения к Вам, я желаю немедленно и бесповоротно видеть соединенными обе могущественнейшие в мире нации. Через двадцать четыре часа после того, как Ваше Императорское Величество назначите кого-либо, кто пользуется полным Вашим доверием и будет обладать всеми особливыми и неограниченными полномочиями, спокойствие тотчас же воцарится на материке и на морях. Ибо, когда Англия, император Священной Римской империи и все прочие державы убедятся, что как желания, так и силы двух наших великих наций соединятся в стремлении к одной общей цели, оружие выпадет из их рук, и нынешнее поколение будет благословлять Ваше Величество за то, что Вы избавили его от ужасов войны и раздоров партий…»

На пути к военному союзу

По мере того как отношения Санкт-Петербурга с Парижем стремительно улучшались – налаживались дипломатические связи, велась интенсивная переписка, был отменен (правда, чуть позже, в начале 1801 года) запрет на торговлю с Францией, введенный в 1799 году, – с Лондоном они день ото дня становились хуже, и французские дипломаты всячески тому способствовали. 4 декабря 1800 года вышел указ об изъятии всех английских товаров из лавок и магазинов обеих столиц. 27 декабря был наложен запрет на любой российский экспорт в Англию.

30 декабря 1800 года российский венценосец написал первое письмо генералу Бонапарту, начинавшееся словами: «Те, кому Бог вручил власть управлять народами, должны думать и заботиться об их благе. Ввиду сего я предлагаю вам условиться с нами относительно мер к прекращению бедствий, которые вот уже 11 лет угнетают Европу». И далее: «Я не говорю и не хочу пререкаться ни о правах человека, ни о принципах различных образов правления, принятых в каждой стране. Постараемся же возвратить миру спокойствие и тишину, в коих он так нуждается…». «Теперь же, – говорилось в конце письма, – я готов вас выслушать и говорить с вами. И считаю себя тем более вправе предлагать это, что я был далек от борьбы и если участвовал в ней, то лишь как верный союзник тех, кои поступили со мною иначе…». В самом начале 1801 года Павел I сделал символический шаг – выслал за российские пределы брата казненного французского короля Людовика XVI, графа Прованского, с эмигрантским двором, которым он в свое время дал приют в Митаве, положив ежегодное содержание в 200 000 рублей.

Спренгпортен исправно слал в Петербург донесения, из которых видно, что его всячески обхаживали во французской столице. В одном из них генерал, описывая приемы, балы и прочие светские удовольствия, в которых он участвовал, приводит вызвавшие громкие рукоплескания публики куплеты, исполненные певицей, госпожой Тиссю, на представлении оперы Андре Гретри «Петр Великий»: «Европу могут ожидать, увы, / Злокозненные перемены, / От ледяных брегов Невы / До менее холодной Сены. / Но у нее надежный щит / Остаться навсегда свободной, / Коль Франция возобновит / Союз с Россией благородной».

21 марта 1801 года французское правительство и генерал Спренгпортен подписали конвенцию, согласно которой республика, как и было обещано, возвращает Павлу I «в знак уважения первого консула к его особе» российских солдат и офицеров без всяких условий. 6732 человека были собраны в городе Намюре и оттуда переправлены в Кёльн, причем французское правительство взяло на себя все расходы.

Однако атмосфера переговоров о мире между двумя державами, начавшихся в это же время, была довольно напряженной. С французской стороны их вел Талейран, а с российской – Степан Колычев, сменивший Панина на посту вице-канцлера. Русский дипломат жестко отстаивал все требования, изложенные в ноте Ростопчина, некоторые из которых явно противоречили интересам Франции (в первую очередь возвращение Пьемонта сардинскому королю). Французы не говорили ни да ни нет, всячески стараясь смягчить противоречия. Более того, Бонапарт параллельно обсуждал с Павлом планы, которые с полным основанием можно назвать «наполеоновскими». Так, в письме от 27 февраля первый консул излагал проект десанта на Британские острова, в котором должна была участвовать русская черноморская эскадра.

Вторая идея, не дававшая покоя Наполеону, касалась строительства Суэцкого канала, для чего необходимо было завоевать Египет. «Эта задача несложная, – писал Бонапарт Павлу, – ее можно решить в короткое время, и это, без сомнения, принесет неисчислимые выгоды русской торговле. Если Ваше Величество все еще разделяет мнение, которое Вы часто высказывали, что часть северной торговли могла бы переместиться к югу, то Вы можете связать свое имя с великим предприятием, которое окажет огромное влияние на будущие судьбы континента». Француз знал, что предлагать русскому императору: изгнание турок из Египта значительно ослабило бы Османскую империю и сделало бы мечту Павла – увидеть российский флаг над Константинополем – реальной.

В свою очередь у царя родился план подорвать могущество Британии, лишив ее главной колонии – Индии. Бонапарт принял его с энтузиазмом и предложил отправить туда союзную армию общей численностью 75 000 человек: 40 000 французов и 35 000 русских. Павел I был так увлечен этим проектом, что 11 марта 1811 года, не дожидаясь подписания соответствующего соглашения с французами, отправил к индийским рубежам авангард из 22 000 донских казаков под водительством атаманов Василия Орлова и Матвея Платова.

Столь радикальное изменение политики императора нужно было как-то объяснить подданным. 10 марта «Санкт-Петербургские ведомости» опубликовали примечательную заметку под рубрикой «Из Парижа». В ней, в частности, говорилось, что Павел I был возмущен, когда «увидел, что соединившиеся державы, забыв общую пользу, помышляли только о собственных своих выгодах», и не захотел больше участвовать в делах антифранцузской коалиции, распространявшей «на суше и на море всякого рода насилия». Англия называлась в статье «истинным неприятелем» всей Европы, а деяния первого консула Французской республики Бонапарта, наоборот, всячески превозносились.

Симпатия Павла к Наполеону росла не по дням, а по часам, император был даже замечен в том, что в столовой зале Михайловского замка перед портретом первого консула пил за его здоровье.

Новый переворот

Однако жить Павлу I оставалось недолго – в ночь на 24 марта 1801 года заговорщики задушили его в спальне Михайловского замка. Когда всей полнотой власти в государстве обладает один человек (а эта беда постоянно преследует Россию), его физическое устранение может радикально изменить внешнюю политику страны, к сожалению, не всегда во благо оной.

Вместе с императором почили в бозе и его планы сблизиться с Францией. Но не сразу. 8 октября 1801 года русско-французский мир все-таки был заключен. Подписывал его уже не бескомпромиссный Колычев, отозванный Александром I, а новый, отличавшийся большей гибкостью посол, граф Аркадий Морков. Россия пошла на уступки, значительно смягчив условия, присутствовавшие в ноте Ростопчина. В первую очередь это касалось статуса Пьемонта и политики в отношении южнонемецких княжеств. В первом случае Франция взяла на себя крайне расплывчатое обязательство «заняться дружески и доброжелательно, в согласии с Россией, интересами короля Сардинии, поскольку это возможно по настоящему положению вещей», а во втором – обещала денежно компенсировать Баварии и Вюртембергу их территориальные потери. Что касается Англии, то здесь, наоборот, Россия настояла на максимально неопределенной формулировке: стороны договорились действовать совместно в целях «восстановления равновесия» в различных частях света. В итоге мир не устроил ни Александра, ни Наполеона, который назвал его «узами, наложенными на Францию», и продолжал действовать в Италии и Германии, никак с ним не сообразуясь, что очень раздражало российского императора. Он вновь стал склоняться к союзу с Англией. Разрыв произошел в 1804 году, после чего Александр I примкнул к новой антинаполеоновской коалиции. Впрочем, позже в Тильзите Франция все же вынудила российского императора присоединиться к антибританской блокаде.

Наполеон, обладавший феноменальным политическим чутьем, получив известие об убийстве Павла, по-видимому, сразу понял, что сближение с Россией в обозримом будущем едва ли возможно. Английский след в этом убийстве был для Бонапарта очевиден. Действительно британский посланник Чарлз Уитворт, пока его не выслали из Петербурга, приложил немало усилий к тому, чтобы заговор состоялся. В официозной парижской газете «Монитёр» на первой полосе, которую Бонапарт не раз редактировал собственноручно, было помещено следующее краткое сообщение: «В ночь с 23 на 24 марта скончался император Павел I. 31 марта английская эскадра проследовала через Зунд. Со временем отношения, кои могут связывать оба эти события, станут известны нам в полной мере».

Казаков же из «индийского похода» Александр вернул на Дон уже в начале своего царствования.