Истории от Олеся Бузины: Дорога в Переяслав

Триста шестьдесят лет назад отношения Украины и России были такими же запутанными, как и сегодня. С одной стороны, несомненная взаимная симпатия. С другой — недоверие друг к другу и трагическая неспособность найти общий язык. Если бы мы имели машину времени и перенеслись на ней в ноябрь 1652 года, то реальность, открывшаяся нашему взору, абсолютно ничего не говорила бы о том, что меньше чем через четырнадцать месяцев состоится Переяславская Рада и Богдан Хмельницкий со всем войском Запорожским присягнет государю Всея Руси. Ведь именно в это время Украина пылала восстаниями против великого гетмана Богдана за то, что он «продался» полякам, а сам гетман расстреливал казацких полковников, несогласных с его «проевропейским» курсом. Господи, да как же это может быть? А ведь было! Просто в канонический миф о Богдане этот эпизод не попал, оставшись скучными страницами в специальных монографиях и сборниках документов.

Ведь вместо живых лиц нам чаще всего подсовывают, говоря современным языком, «имиджи». И получается ситуация такая же смешная, как в рассказе Владимира Винниченко «Уміркований та щирий», где два украинских пана-украинофила проезжают мимо памятника Богдану Хмельницкому в Киеве во времена Николая II и спрашивают у извозчика: «Хто це на коні?».

— Это? — показує звощик пужалном на Богдана.

— Еге ж.

— А ато какой-то хахлацкий генерал.

— Чого ж хахлацький?

— Вели б наш, так он прямо сидел бы, а этот, ишь, как набок свалился. Пустяшной генерал»...


Если бы Переяславская Рада не состоялась, Хмельницкий так и остался бы в истории «пустяшным генералом», несмотря на все свои подвиги — одним из бесчисленных бунтовщиков, каких в избытке порождала тогдашняя Украина. Положение его в это время было весьма запутанным — и польский король, и турецкий султан, и крымский хан одновременно считали Богдана своим подданным и спорили за его голову. Только московский царь пока еще оставался в стороне.

Отправной точкой непредсказуемого состояния, в котором оказался Хмельницкий к той хмурой осени, явилась проигранная в 1651 году битва при Берестечко. Польша и казаки заключили вынужденный неискренний мир. В Москве в Посольском приказе об этом узнали со слов боярского сына Ивана Юдинкова: «В среду, сентября в 17 день, у поляков с черкасы о миру договор учинился, а на завтрее, в четверг, на обе стороны и крест целовали. С королевские стороны целовали крест Потоцкой, и Калиновской, и Радивил, и воевода смоленской Глебович, и Адам Кисель, а с черкаскую сторону целовал крест гетман да полковники. А в пятницу де и разошлись: поляки пошли в Польшу, а литва в Литву, а татаровя пошли в Крым в субботу, а черкасы пошли всем обозом в свои городы в воскресенье, сентября в 21 день. И того ж дни его, Ивана, гетман от себя отпустил… А гетман де Богдан Хмельнитцкой приказывал с ним, Иваном, словесно, а велел сказать ему в Путивле боярину и воеводам князю Семену Васильевичю Прозоровскому с товарыщи: хотя де они ныне с поляки и помирилися, только де они поляком не верят. А будет де государь пожалует, велит их принять под свою государеву высокую руку в подданство, и они де ему, государю, тотчас крест поцелуют и служить ему, государю, ради».

Проиграв Польше при Берестечко, Богдан Хмельницкий вынужден был согласиться с уменьшением казацкого реестра вдвое — с сорока тысяч до двадцати. Двадцать тысяч казаков оказались у него в оппозиции, так как автоматически лишились права получать зарплату за свою воинскую службу польскому королю. Казаки плохо понимали, что король, против которого они воевали уже три года, не горел особым желанием платить им еще и жалование. Они плохо разбирались в тонкостях этой политической экономики и втайне считали, что заслуживают финансирования из Варшавы за «хорошее поведение». Мол, мы не будем больше бунтовать, но за это вы должны нам платить.


Но так как передаточным звеном между Варшавой и казачьими кошельками был гетман, то все недовольство низов обратилось теперь именно на него. При этом низы, как всегда, оставались крайне несамокритичными. Ведь это именно они бросились наутек при Берестечко через болото и проиграли битву. Казачья армия очень напоминала футбольную команду, продувшую финальный матч, но возмущавшуюся, что половину игроков выгнали из основного состава за плохую игру. «Игроки» отказывались покидать «спортбазу» и требовали, чтобы их снова выпустили на поле за то же вознаграждение, что и раньше. Другая картина просто не укладывалась в их мозгу.

Путивльские воеводы Прозоровский и Чемоданов доносили московскому царю 2 декабря 1651 года о нарастании оппозиционных настроений среди казаков против Хмельницкого: «Приехал в Путивль Ивашко Мосолитинов, а в расспросе нам, холопем твоим, сказал: был де он в Киеве и слышел от черкас ото многих людей, что полковники де и черкасы на гетмана на Богдана Хмельницкого негодуют. А говорят, что он гетман, помирился с поляками не делом, не по их совету».

Тогда же возникла впервые идея собрать раду в Переяславе. По словам воевод из того же письма: «И хотят де полковники, и сотники, и черкасы всех полков съезжатца на совет в Переяславль, и о том меж себя думать, и миру с поляке не хотят, и из украинных городов за Днепр в королевские городы не идут».

Особенное раздражение казаков вызывало то, что, по условиям Белоцерковского договора, сокращался не только реестр, но и территория, подконтрольная Запорожскому войску. Она ограничивалась Черкасским и Каневским староствами. По сути, это было крохотное пятнышко на карте нынешней Украины. И уж совершенно забывают, что Белоцерковский договор требовал полного очищения казаками Левобережья — все они должны были переселиться на правую сторону Днепра. Польша планировала отгородить запорожцев санитарным кордоном от России.

Историк Владимир Голобуцкий писал в забытой ныне книге «Дипломатическая история освободительной войны украинского народа 1648 — 1654 гг.», вышедшей полвека назад: «Казаки Черниговского полка во главе с Пободайло, которые должны были согласно договору переселяться на Киевщину, решительно отказались от этого. Более того, они стали готовиться к вооруженной борьбе с польским войском, направленным на Черниговщину. 28 января1652 г. Б. Хмельницкий обратился к Пободайло с предписанием, в котором выговаривал ему за непослушание, требовал воздержаться от каких-либо столкновений с поляками и предлагал немедленно выселиться со всеми казаками в Киевское воеводство… Все, кто осмелится нарушить его приказ, заключал гетман, будут жестоко наказаны: «А если бы якие бунтовщики всщиняли бунти, нехай о Тим ведают, же без похиби горлом карани будут».


Так как книга Голобуцкого вышла в 1962 году крошечным тиражом 3700 экземпляров и с тех пор не переиздавалась, позволю себе еще одну цитату из нее: «Имели место даже попытки избрать на место Хмельницкого другого гетмана, который должен был немедленно возобновить войну с поляками. 26 февраля1652 г. севский воевода Т. Щербатов уведомил царя, что те казаки, которые после составления реестра «выписаны и быть было им в подданстве у поляков по-прежнему», восстали, и что «у тех… выпищиков-козаков из Миргородка полковник Матвей Гладкой назвался быть вместо Хмельницкого гетманом»… 20 февраля1652 г. игумен Дисненского монастыря Арон показал в Посольском приказе, что повстанцы выбрали себе гетманом некоего Дидюлю и грозили овладеть Чигирином ЗА ТО, ЧТО ХМЕЛЬНИЦКИЙ БЕЗ СОГЛАСИЯ НАРОДА ЗАКЛЮЧИЛ МИР С ПОЛЬШЕЙ.

Проявления недовольства со стороны народных масс жестоко подавлялись гетманскими властями. В апреле1652 г., ссылаясь на показания торговых людей Б. Гуреева и др., путивльские воеводы донесли, что «Богдан Хмельницкой, сыскав виноватых, которые указу ево не слушают и чинят с поляки задор, велел казнить смертью». Среди расстрелянных были миргородский полковник М. Гладкий, Прилуцкий Семен и четверо сотников. Сторонники казненных не сложили, однако, оружия».

У восставших против Хмельницкого появился новый предводитель — некий Вдовиченко, тоже объявивший себя гетманом. К нему пристал полтавский полковник Пушкарь. Иными словами, к этому моменту контроль над Запорожским войском стал ускользать из рук Хмельницкого. Чтобы вернуть его, гетман должен был идти на крайние меры и казнить своих возможных соперников. На Украине начиналось то, что впоследствии назовут Руиной. Вождей развелось явно больше, чем ресурсов, способных удовлетворить их амбиции. Как доносили путивльские воеводы царю: «Учинилась от черкас опять смутное время, почели де черкасы збиратца на ляхов, а идут в збор к новому гетману ко Вдовиченку, а хотят де ити к Каменцу Подольскому».

Иными словами, одни не хотели покидать Черниговщину и переселяться на Правобережье, другие вообще собрались в поход на Каменец. А сам Хмельницкий еще в январе 1652 года просил у короля Яна Казимира и Сейма разрешения отправить выписанных из реестра казаков в поход на Черное море — против татар и турок, чтобы, по словам русских послов в Польше, «их тем унять от бунтования, для тово, что тех Козаков за рейстром многие тысячи, а за пашнею попрежнему ходить не хотят, а унять их без большие крови будет не можно».


Из всего этого видно, что Хмельницкий одновременно проводил несколько вариантов политики в расчете на то, что хоть один из них получится. Он гасил антипольские выступления своих полковников, пытался сплавить самую горячую часть «электората» в поход на Крым и… показывал царю, что готов принять его подданство.

Однако невозможно бесконечно сидеть на двух стульях. К лету Хмельницкий начал обрубать лишние концы своей политики. Тем более, что сами поляки помогли ему это сделать своей несговорчивостью. К удивлению всех, Сейм отказался ратифицировать даже Белоцерковский договор. Польская элита находилась в глубоком внутреннем кризисе. Там боролись две партии: партия войны, которую возглавлял король Ян Казимир, и партия мира во главе с подканцлером Радзеевским, представлявшим интересы географически далеких от Украины великопольских воеводств. Политические споры перешли в стадию вооруженных схваток. Польские депутаты схватились на саблях друг с другом прямо на заседании Сейма в присутствии русских и казацких послов. Всем стало ясно, что с Польшей невозможно договориться — она невменяема. Теперь антипольские выступления казаков не было смысла гасить. И гетман их снова возглавил.

В конце мая 1652 года Хмельницкий вместе с татарами разгромил польскую армию во главе с Калиновским под горой Батог на Брацлавщине. Обычно это сражение называют украинской победой. Но в реальности татар было в два раза больше, чем казаков. С гетманом пришли только четыре полка — 10—12 тысяч пехотинцев. Орда захватила и большую часть пленных. Гетман выкупил их у союзников за 50 тысяч талеров, после чего казаки отрубили им головы. Этот случай доказывает, какого накала достигло украинско-польское противостояние. Ни те, ни другие не хотели брать пленных. Годом ранее — поляки при Берестечко. Теперь — запорожцы под Батогом. Богдан словно сжигал мосты в Польшу. Он посылал Москве сигнал, что у него нет выбора, кроме присяги царю Алексею Михайловичу.

За неделю до битвы под Батогом, 17 мая 1652 года, Хмельницкий писал путивльскому воеводе Хилкову, чтобы он похлопотал за казаков перед царем, «жебы его царское величество нас от милостивое ласки своей не откидал и руку помощи нам давал противко неприятелем нашим, а мы служит готовисмо его царскому величеству прямо и вирне».
Еще в марте того же года посол Хмельницкого к царю полковник Искра заявил, что Войску Запорожскому, «оприч царского величества милости детца негде». А по поводу дружбы с крымским ханом добавил, что она «учинилась поневоле: как де наступили на них поляки, и в то время нихто им, черкасом, помочи не учинил, и они де призвали к себе в помоч крымского хана с ордою».

Все документы, предшествующие Переяславской Раде, показывают, что инициаторами так называемого «воссоединения Украины с Россией» выступали именно запорожцы во главе с Хмельницким. Царское правительство долго и с недоверием присматривалось к этим «черкасам», как называли в Москве украинцев. Тут помнили, что в пору Смутного времени «черкасы» ходили вместе с поляками брать Кремль. Буйная «многовекторность» казачьей политики внушала московитам подозрение. Если они так «служат» королю и хану, то как будут служить царю? Требовалось нечто, что переломило бы скепсис Алексея Михайловича и боярской Думы в отношении этой казачьей вольницы.


Царь выжидал момента, когда у гетмана после всех его многоходовок останется только одна дорога — в Переяславль. Чем-то это мне очень напоминает нынешнюю эпоху.