Евроинтеграция без Евромайданов

В ночь на 1 мая 2004 года небо над столицами десяти европейских государств озарилось вспышками фейерверками, а их жители, собравшиеся на праздничные концерты и вечеринки, радостными возгласами. Так Польша, Венгрия, Словакия, Чехия, Словения, Латвия, Литва, Эстония, Мальта и Кипр отметили свое официальное вступление в Европейский Союз.

Впрочем, никаких чудес на следующее утро не произошло. Не заработали новые законы. Не открылись границы – и через них в Германию не бежали миллионные толпы. В магазинах не состоялись грандиозные распродажи европейских товаров. Не поднялись в разы зарплаты. Не перерезали красные ленточки, торжественно открывая новые мосты, автобаны, аэропорты, парки и стадионы. На улицы не вышли, удивляя прохожих, новенькие автобусы и такси. Новый день практически ничем не отличался от предыдущего – разве что другой погодой.

А всё потому, что все эти перемены к тому времени уже давно произошли. Дата официального принятия в ЕС 10 новых членов стала не началом реформ в этих странах, а их финалом. Условия принятия их в Евросоюз чем-то напоминали программу подготовки Украины к подписанию Соглашения об ассоциации, но только на порядок более сложные и масштабные. И это понятно: если Украина должна была подтянуться лишь до уровня «ассоциированного члена», то Польша, Венгрия и остальные - вырасти до стандартов полноценных европейских стран.


Та же Польша свой путь в Европу начала ещё в 1991 году, с официального заявления о желании присоединится к Европейскому экономическому сообществу (ЕЭС), через год преобразовавшегося в Евросоюз. Её заявку рассматривали долго, давали полякам разные «подготовительные задания», и только с 1997 года ЕС начала жестко мониторить Польшу на предмет её соответствия статусу члена союза – скрупулезно оценивая её реформы. Но в этом уже был и положительный момент: стало ясно, что начался основной процесс евроинтеграции страны. И в 2002 году Еврокомиссия пришла к официальному заключению, что Польша (как и остальные 9 кандидатов) готовы к вступлению. В следующие полтора года им предоставили почти все права членов Евросоюза, ну а 1 мая 2004 года стало лишь символической датой завершение этого процесса.

Нужно заметить, что стартовых возможностей у поляков было больше, чем, скажем, у прибалтов - и уже тем более у Украины, которая не дошла даже до статуса «ассоциированного члена», а споткнулась на полпути.

Во-первых, еще в социалистической ПНР экономика была во многом ориентирована на Запад. Польша больше всех соцстран закупала западных товаров (в расчете на душу населения), она брала кредиты в западных банках, открывала у себя филиалы западных компаний. Во-вторых, экономика Польши была не так сильно привязана к восточным партнерам. Когда в 1991 году развалился СССР, это не стало для польской экономики таким катаклизмом, как для экономики украинской или белорусской. Даже наоборот: в условиях полного бардака на востоке, рынок Украины и России стал хорошим местом сбыта польского ширпотреба – что очень хорошо поддержало польских производителей.

Однако уязвимыми к «еврореформам» стали польские фермеры (в Польше не было колхозов). Переход на европейские стандарты был непомерно дорог для мелких производителей, живших полунатуральным хозяйством, а те, кто не смог этого сделать, лишался права продажи своей продукции. Вторая половина 90-х ознаменовалась в Польше масштабными фермерскими бунтами. Плюс реформы: сегодня польские продукты (в том числе готовые) экспортируются в страны ЕС. Минус: польское сельское хозяйство остается мелким, 2 миллиона хозяйств производят лишь 4,5% ВВП и 7,6% польского экспорта. Для сравнения: машиностроение дает 38% польского экспорта…

В-третьих, Польша тогда только-только вышла из полосы тяжелого кризиса 1976-89 годов, несколько модернизировав свою экономику. Так что начало новых реформ было тяжелым, но не катастрофическим. Более того, с их началом остановилась знаменитая польская инфляция, которая в 80-е годы била мировые рекорды. В 1995 году новый злотый стал довольно устойчивой валютой, а успешный рост экономики вызвал разговоры о «польском чуде» - которое ставили украинцам в пример.


Впрочем, в самой Украине тогда всё еще мечтали о «возрождении разорванных связей» и делали свою ставку на Россию. Западная экономика была ещё в диковинку даже для первых украинских бизнесменов, занимавшихся исключительно оптовой торговлей.

Вообще, чем дальше от России, тем легче было новым кандидатам в члены ЕС перестраивать свою экономику под европейские стандарты – и тем меньше было на них политическое давление Москвы. Польша, Венгрия, Чехия и Словакия его практически не испытывали, поскольку выпали из-под влияния Кремля еще при Горбачеве. Некоторую озабоченность россиян вызвало лишь расширение на восток блока НАТО: в 1999 году он вплотную подошел к границам Калининградской области (в блок вступила Польша), а в 2004 году и к границам остальной России (в блок вступили страны Прибалтики). В Москве по-прежнему расценивали этот блок своим основным потенциальным противником.

А вот отрыв экономик Эстонии, Латвии и Литвы от бывшей общесоюзной прошел для них довольно болезненно. Суть проблемы состояла в том, что при этом, постепенно, были утеряны многие экспортные производства – практически все, кроме рыболовства. Резко сократился поток туристов (раньше наполнявшийся советскими гражданами), а затем Россия закрыла транзитный поток через эстонские и латвийские порты, сосредоточив его через Усть-Лугу и Ленинград.

Более того, когда Россия решила отказаться от импортных автомобилей и бытовой техники «западной сборки», а пригласила европейские компании открыть сборочные заводы у себя, стало ясно, что она переиграла прибалтов и в этом. Мечта латышей и эстонцев о том, что они станут производить на филиалах немецких и французских компаний машины и технику для российского рынка, накрылась банкой из-под шпрот. Филиалы «Мерседеса» и «Фольксвагена» в Прибалтике так и не открылись…

Тем не менее, вход в Евросоюз и НАТО в Прибалтике не сопровождался гражданским расколом общества. Сомнения были лишь социально-экономического характера: многие оценили реформы с отрицательной стороны. Цены на товары и услуги повысились до уровня европейских, а вот найти себе работу с европейской зарплатой смогли не все. Вот почему уровень поддержки евроинтеграции в Латвии и Литве к 2004 году снизился до 65-70%.


Единственный случай массовых протестов – политические события вокруг Бронзового Солдата в Таллинне в 2006 году. Опять же, что интересно: судя по тому, что русскоязычных граждан Эстонии единственный раз вывел на протесты подобного уровня перенос памятника, то выходит, что других серьезных проблем у них все эти годы не было? Да и массового выезда «пониженных в правах» обратно на историческую родину не наблюдалось – даже после принятия путинской программы «переселения соотечественников»…

Весьма любопытная ситуация сложилась и в Латвии. Согласно переписи 2011 года, 33,75% жителей республики были русскоязычными. Но на проведенном в 2012 году референдуме по вопросу введения русского языка как второго государственного, «за» высказались только 24,88%...

Было непонятно одно: почему Москва так жестоко мстила своим бывшим провинциям? За то, что те первыми начали выходить из СССР? За то, что они вступили в НАТО? Вопрос остается открытым. Но уж понятно, что вызвано это было не пресловутыми «маршами эсэсовцев» и не «ущемлением прав русскоязычных» - это были лишь формальные озвученные поводы, не более того. Бросившая миллионы русскоязычных в Средней Азии и на Кавказе (в лапы озверевших исламистов), совершенно не интересуясь житием этнических русских в Украине, Москва вдруг озаботилась судьбой русскоязычных в Прибалтике. С чего бы это вдруг?

И, тем не менее, еще никому Россия не создавала таких откровенных и больших экономических проблем, как Украине – когда та встала на путь евроинтеграции. Видимо, украинской территорией в Москве дорожат больше всего. Еще бы – именно с присоединения Малороссии когда-то началась Российская империя.

Впрочем, этому были и объективные причины: слишком уж сильно были когда-то интегрированы друг в друга экономики УССР и РСФСР. А после 1991 года уже в новой экономической системе возникла еще одна связь: украинским олигархам нужен был российский газ (сначала для перепродажи, затем для производства) и российский рынок сбыта их продукции (не лучшего качества). Сам по себе разрыв этих связей делал Украине больно, а её олигархов приводил в уныние. Вот почему они всегда бегали в Москву «договариваться», и вот почему Москве удалось вынудить их отказаться от Ассоциации.

Играет свою роль и гражданский раскол общества, половина которого находится под влияние пропаганды с востока – и верит в разные страшилки о «гомосексуализации Украины европейцами». Ни Польша, ни Венгрия, ни Прибалтика такого раскола не знали, там не было политических движений за «сближение с Россией», и внешнеполитический вектор развития был лишь один, западный. Даже в развалившейся надвое Чехословакии не было сомнений относительно того, куда потом двигаться обеим половинкам бывшего целого. В Украине же, в случае распада страны, осколки разбегутся в разные стороны…


Возможно поэтому заявления украинского правительства о том, что евроинтеграцию следует отложить до лучших времен, до «нормализации экономических отношений с Россией», является не самым правильным выводом. Учитывая опыт соседей, которые чем меньше были связаны с Россией экономически, политически (и т.д.), тем легче и безболезненнее они входили в Евросоюз, украинскому кабмину следовало бы не «нормализовать отношения», а напротив – постепенно сводить их к минимуму. Если, конечно, Украина действительно хочет в Европу….