Когда поседела знаменитая райкинская прядь...

«Гарэн Константиновна Жуковская сказала Райкину: «Сейчас ты мчишься из Ленинграда в Москву, ко мне. А если разведешься — будешь от меня рваться к ним, в Ленинград. Ничего не изменится!» И Аркадий Исаакович ее послушал. А вскоре у них с женой родился сын — Костя, и в дом вернулся пошатнувшийся было мир», — рассказывает друг семьи Райкиных Елизавета Уварова.

«Райкин спрятал свои драгоценности в гробу умершей матери и отправил их в Израиль, куда сам собирается в скором времени сбежать. А дети его — уже там…» — этот слух в начале 70-х разнесся по стране, об этом говорили не просто на кухнях — даже на политсобраниях. Как о достоверно установленном факте. Никого не волновало, что дети Аркадия Исааковича — Катя и Костя — живут и учатся в СССР. А мать Райкина умерла еще за пять лет до этого и похоронена в Ленинграде.

Однако запущенный слух разрастался с бешеной скоростью, обрастая все новыми и новыми подробностями. Например, что Райкин финансирует сионистскую организацию в Украине. Или что он уже в тюрьме, под следствием. Когда театр Райкина приезжал на гастроли без него, люди понимающе кивали головой.

А тем временем Аркадий Исаакович лежал в больнице, приходил в себя после инфаркта. Но до него и туда доходили разговоры. Он очень переживал, особенно оскорбляли его слухи об эмиграции, ведь у него никогда и в мыслях не было куда-то уезжать. Именно тогда он окончательно поседел — раньше-то у него была только седая прядь в темно-каштановых волосах.



Райкин знал, кто организовал эти слухи. Немного оправившись, он лично пришел в кабинет к тогдашнему главе отдела культуры ЦК и высказал ему все начистоту, а тот даже не стал отрицать. Это был тот же человек, который не так давно довел Райкина до инфаркта, вызвав к себе и обвинив в «антисоветчине», потребовав «сменить профессию».

До этого с Райкиным никто так не разговаривал. Бывало, что цензура требовала что-то вырезать из его номеров, на что Аркадий Исаакович обычно отвечал: «Вырезайте, пожалуйста. Я этот смысл передам без слов, глазами! И, не сомневайтесь, зрители все поймут!»

И зрители понимали. И продолжали приходить на его спектакли — очереди у касс, бывало, контролировала конная милиция. Билеты на Райкина были своеобразной валютой для советских людей. Которой можно расплатиться за любой дефицит, за услуги парикмахера, за внеочередное приобретение мебели...



Отец Аркадия Исааковича в свое время категорически запрещал ему идти в артисты, «в клоуны». Старший мальчик в семье (у Райкина был брат Макс и две сестры — Софья и Белла), надежда родителей, ему полагалось получить серьезную профессию. Сам Исаак Давидович в дореволюционные времена работал в рижском морском порту, занимался отбраковкой древесины, а уже в советское время много лет трудился на лесопилке. Но юный Аркаша вместо учебы то и дело бегал в театр.

Это был не слишком популярный, неказистый рыбинский театр (семья Райкиных, убежав из-за Первой мировой войны из Риги, после долгих мытарств оказалась в Рыбинске). И вот однажды отец вломился туда прямо во время представления и забрал Аркашу из зала, страшно ругаясь. А дома устроил взбучку. Но отвадить Райкина от театра было невозможно. Со временем мальчику даже доверили «роль». Он представлял убитого купца — неподвижно лежал на сцене.

Отец, видя, что искусство привлекает сына больше, чем науки, сделал последнюю попытку вернуть Аркашу к традиционным национальным занятиям и купил ему скрипку. Но Аркадий на этой скрипке, вернее, на футляре съезжал зимой с горки. Так и не выучился музыке! В 13 лет (семья к тому времени перебралась в Петроград) с Аркадием случилась беда — катаясь на коньках, он простудился. И обычная простуда переросла в тяжелое заболевание — Райкин чуть не умер. Любое движение доставляло ему боль, и 13-летний парень много месяцев лежал в кровати неподвижно.



Мама не отходила от него, а отец иногда сажал на плечи и выносил во двор, подышать свежим воздухом. Боль в суставах не позволяла мальчику сделать больше нескольких шагов самостоятельно. При этом он, как и все дети, не желал пить лекарства, которые с трудом доставали для него родители. Особенно не жаловал касторовое масло, противное на вкус.

Аркадий прятал бутылочки за шкаф. Много позже, в блокаду, родители порубили этот шкаф на доски, чтобы сжечь в печке. И обнаружили бутылочки. «Целебный эликсир» пришелся очень кстати — он поддержал здоровье обессиленных людей. Правда, отца Райкина блокада все равно убила — Исаака Давидовича вывезли из Ленинграда по Дороге жизни, но в госпитале он, много месяцев не видевший еды, сразу наелся вволю, и организм не выдержал такой нагрузки.

А вот мама выжила, и Аркадий ее потом очень берег... Надо сказать, что к отцу у Райкина на всю жизнь осталось немного настороженное отношение. С матерью он, напротив, был очень близок, сильно любил ее...

Едва окончив школу, Райкин захотел посмотреть на столичных артистов. И весной 1928-го отправился в Москву. Дальше в его биографии провал длиной в год — дальнейшие события описываются только с конца 1929 года. Когда Райкин пригласил меня записать его воспоминания (я много писала о театре, мы были знакомы, хотя сначала не очень близко — только со временем мы с Аркадием Исааковичем и его семьей стали настоящими друзьями), я все никак не могла допытаться: куда же он исчез на целый год? Неохотно (это слышно на магнитофонной записи, которая у меня сохранилась), но все же Райкин признался: он сидел в Бутырской тюрьме.



Дело было так: за неимением денег Аркадий приспособился пробираться на спектакли и концерты без билета. И однажды умудрился проникнуть на закрытый правительственный концерт. А на выходе у всех зрителей проверяли пропуска. Вот безбилетного юношу и арестовали.

С одной стороны, многочасовые изнурительные допросы (с какой целью проник к членам правительства? Кто послал?), с другой — притеснения сокамерников, по большей части уголовников. Они приняли его за «стукача», и Райкину пришлось нелегко. В конце концов его все-таки оправдали и выпустили. Райкин много лет скрывал этот факт биографии, а в годы войны вдруг продемонстрировал коллегам умение перестукиваться через стену. Тут все и открылось... Тюремный же сленг он терпеть не мог, никогда его не употреблял, разве что в знаменитой юмореске про коммунальную квартиру.



Впервые Аркадий увидел Руфь Марковну (он называл ее Рома) еще школьником, когда, вопреки воле родителей, поступил в школьный драмкружок и стал ездить выступать по соседним школам. На одном таком концерте в первом ряду сидела красивая девочка в красном берете. Они не познакомились, но девочка запомнилась Аркадию.

А через несколько лет он встретил ее в Ленинградском техникуме сценических искусств, в очереди в студенческой столовой. Пригласил в кино. И прямо там, в кинозале, сделал предложение. Руфь сначала ответила: «Я подумаю!» — а на следующий день согласилась. Вот только ее семья о женихе и слышать не желала. Профессию артиста родители девушки, так же как и родители самого Аркадия, подходящей для мужчины не считали.

Отец Руфи был известный в Ленинграде врач. Родственник академика Иоффе. Когда Райкин с большим трудом, на перекладных, на каких-то попутных телегах, приехал к ним знакомиться (летом семья Руфи жила на даче в Луге), его даже в дом не пустили. Особенно нищий студент не понравился мачехе невесты. Что ж! Влюбленные стали встречаться тайно.



Позже родня девушки смирилась с ее выбором. Расписались они в 1935 году. После чего Аркадий перебрался к жене — с одним чемоданчиком. Но у Иоффе с ним обращались как с ребенком. Между тем Аркадий уже чувствовал себя успешным артистом, в артистических кругах его знали.

К тому же ему было трудно принять их уклад жизни, когда за столом обсуждают сослуживцев, соседей и кто что купил на рынке. Да и с тещей конфликты не прекратились. Она рассчитывала, что раз уж зять не принес в дом никакого богатства, то должен заботиться о быте. А Райкин вместо этого целыми днями пропадал на репетициях. И по тещиной указке жить не желал!

В 1937 году у Райкина, изнурившего себя работой и переживаниями из-за семейных неурядиц, случился сердечный приступ — да такой силы, что надежд на выздоровление почти не было. Вот тогда-то и поседела знаменитая райкинская прядь. В 26 лет!

Но Аркадий выкарабкался. А в 1938 году у молодых супругов родилась дочь Катя. И вот, после очередной ссоры с тещей, Райкин взял ребенка и вышел из дома в чем был. Ушел жить к своим родителям, жившим по-прежнему очень скромно. Его верная Рома, вернувшись домой и узнав, что произошло, последовала за ним, ни минуты не сомневаясь.



К счастью, очень скоро молодая семья обзавелась своим жильем — им дали комнату в коммунальной квартире. Для тридцатых годов это было огромной удачей. В этой коммуналке Райкины прожили много лет, бок о бок с самыми разными соседями, так что у Аркадия Исааковича не было недостатка в типажах для сценок.

Ну а Рома следовала за мужем повсюду. Он на гастроли — и она с ним. Даже в войну она не побоялась ездить с Райкиным по фронтовым концертам, хотя для этого пришлось оставить трехлетнюю дочку в Ташкенте на попечении посторонней женщины. Та, к сожалению, заботилась о Кате плохо. У нее в подполе прятались от призыва на фронт муж и двое сыновей. Вот на их содержание и шли присылаемые Райкиным деньги. А Катя сделалась совсем хилой от голода — к счастью, родители вовремя ее забрали.



Однажды, уже будучи взрослой, Катя спросила у матери, почему она ее оставила чужим людям. И услышала в ответ, что так нужно было, чтобы не потерять мужа. Ну не могла Рома отпустить Райкина одного! Она обеспечивала мужу быт в его бесконечных переездах, полноценно участвовала в делах театра. Актеры относились к Руфи как к заступнице, она всегда за них просила... Но не только в этом дело. Были у Руфи Марковны и иные резоны везде сопровождать мужа...

Как бы Аркадий Исаакович ни был привязан к своей Роме, с некоторых пор у него стали случаться мимолетные романы на стороне. Просто Бог дал ему такую силу обаяния, что все к нему тянулись. Говорят, не было ни одной женщины, которая могла бы отказать ему! А самому Аркадию Исааковичу необходимо было время от времени влюбляться, чтобы творить, чтобы чувствовать молодость…


Актриса Театра миниатюр Тамара Кушелевская уже после смерти Райкина призналась, что у них был роман. Рассказывала, как он ночью сидел в машине под окнами и, не дождавшись, отправил записку: «Если ты не выйдешь, меня заберут в больницу, а значит, сорвутся спектакли, и я вообще умру!» Однажды он позвал Кушелевскую на гастроли, и только в поезде выяснилось, что никаких гастролей нет и они с Райкиным одни в купе.

Впрочем, такие истории кончались одинаково — Аркадий Исаакович быстро охладевал и прекращал отношения. Потому что была грань, за которую он не переходил, — Райкин не позволял себе увлечься так, чтобы это становилось опасно для его семьи. За исключением единственного раза...

Красавица актриса Театра имени Вахтангова Гарэн Жуковская позже была выставлена коллегами Райкина какой-то хищницей, вцепившейся в него. Но это была очень достойная женщина — недаром с ней дружили такие люди, как Александр Вертинский, Михаил Жаров, Людмила Целиковская. Гарэн даже переписывалась с сестрой Марины Цветаевой Анастасией. У нее была какая-то особая, античная красота, и многие от нее сходили с ума — у Гарэн всегда была куча поклонников. Ее мужем стал знаменитый авиа-конструктор Александр Микулин, он был на много лет ее старше.

У него и до Жуковской случались романы с актрисами, но женился Микулин на ней. Родилась дочка. Даже в годы войны они жили в достатке: авиаконструкторы и в те времена были весьма состоятельными людьми. Все оборвалось в конце сороковых годов, когда Гарэн узнала, что у ее мужа появилась другая пассия. Она рассталась с Микулиным, который тут же женился снова — опять на актрисе (у него даже прозвище появилось: «муж самых красивых актрис»). А Гарэн познакомилась с Аркадием Исааковичем.



Сначала ей, видимо, хотелось просто заглушить боль. Но ведь в Райкина невозможно было не влюбиться! Аркадий Исаакович тоже увлекся и даже готов был уйти из семьи. Руфь Марковна в отчаянии рыдала. И тут проявила мудрость Гарэн Константиновна. Она сказала Райкину: «Сейчас ты мчишься из Ленинграда в Москву, ко мне. А если разведешься — будешь от меня рваться к ним, в Ленинград. Ничего не изменится».

И они расстались. Можно только представить, чего это им стоило. А потом у Райкина родился сын, и отношения между мужем и женой снова потеплели. Костя своим появлением на свет вернул мир в их семью. Что касается Жуковской, она дожила до 95 лет и все эти годы хранила молчание о Райкине. А его письма и телеграммы сдала в архив РГАЛИ под грифом «Секретно». 27 писем и 52 телеграммы! Их можно будет прочесть только в 2030 году, когда будет снята секретность. Я уверена, что это станет сенсацией...

Интересно, что однажды и Руфь Марковна заставила Райкина поревновать. В 1941 году, накануне войны, за ней стал ухаживать… Леонид Брежнев. Тогда еще молодой, чернобровый, мужественный, жизнелюбивый... И все-таки Рома, страстно любившая своего мужа, принимала ухаживания Брежнева только из вежливости.

И Райкин, хоть в какой-то момент и вспылил, быстро успокоился и на всю жизнь сохранил с Леонидом Ильичом теплые отношения. Именно Брежнев в начале войны, которая застала семью Райкиных на гастролях в Днепропетровске, достал для театра отдельный вагон. В этом вагоне Райкин со своей труппой и колесил всю войну по фронтам с концертами.



Отношения с властью у Райкина всегда складывались своеобразно. Его любили большие начальники и ненавидели средние. В 1939 году он неожиданно попал в поле зрения Сталина. Это случилось после того, как молодой Аркадий Исаакович стал лауреатом Всесоюзного конкурса артистов эстрады, где представлял две миниатюры.

После этого его включили в список участвующих в концерте к 60-летию вождя. Райкин очень волновался, когда готовился. Но Сталин вдруг сказал, что не хочет никакого концерта, и артистам дали отбой. Тогда Аркадий Исаакович согласился выступать в другом месте. А когда вернулся в гостиницу, выяснилось, что его ищут — нужно ехать к Сталину в Кремль. И это в три часа ночи! Райкин быстро собрал реквизит — носы, парики, бороды...



За ним прислали машину. Так Аркадий Исаакович попал на правительственный банкет. Его посадили прямо напротив Сталина. Райкин показал прямо за столом несколько сценок и очень понравился вождю. После этого все тосты Сталина были за него — молодого талантливого артиста Райкина. Целых семь тостов!

Аркадий Исаакович чувствовал себя неловко, к тому же он ведь никогда не выпивал. Застолье у Сталина — это была вторая тема, на которую Райкин говорил неохотно. Например, он никогда мне не рассказывал, как проходили застолья у Сталина на даче, на которые его потом не раз приглашали.




Ну а в 1942 году он осмелился позвать вождя на спектакль, который труппа театра, находясь на гастролях в Москве, играла для бойцов воинских частей, охраняющих Кремль. Ответ ему доставили в пакете с грифом «Совершенно секретно». Записка гласила: «Благодарю за приглашение. К сожалению, не могу быть на спектакле: очень занят. И. Сталин».

Ведь в это время бои шли еще недалеко от Москвы... Как бы то ни было, эта записка долго еще служила чем-то вроде охранной грамоты для Райкина. Несмотря на его популярность, опасность была, ведь в конце сороковых во время борьбы с космополитами ходили упорные слухи, что евреев будут выселять из больших городов.

Позже друзья показали Аркадию Исааковичу копию плана его квартиры, хранившегося в НКВД, — там был, в частности, обозначен пожарный выход, чтобы в случае чего поймать беглеца. Но обошлось. Только однажды Райкину пришла повестка: его вызывал к себе начальник Ленинградской милиции.



Руфь Марковна и Аркадий Исаакович всю ночь не спали. Хотя это и было уже после смерти Сталина, все равно повесток из органов люди еще боялись. А уж те, которые позволяли себе сколько-нибудь рискованно шутить со сцены, — и подавно.

И вот Райкин пришел в кабинет начальника. Выяснилось, что тот хотел всего лишь упрекнуть его за сценку, где Райкин изображал незадачливого милиционера, который, составляя протокол, все никак не мог выговорить «Гнездниковский переулок». Райкин полтора часа успокаивал начальника и сценку отстоял.

С каждым годом райкинский Театр миниатюр все набирал и набирал популярность. А там, где успех и слава, конечно, и деньги. Ставка Аркадия Исааковича была высокой, да и приработок случался немалый. Конечно, по сравнению с обычными людьми Райкин был богатым человеком. Но при этом он поразительно мало нажил. Машина, правда, у него появилась довольно рано — сначала «Победа», потом «Волга».

Но долгое время это было единственным предметом роскоши, принадлежащим Райкину. Его имя гремело, а Аркадий Исаакович с женой и уже подросшими детьми год за годом так и жили в коммуналке. Райкина это не беспокоило — все равно он по много месяцев пропадал на гастролях. Со временем у них, конечно, появилась собственная квартира.

А когда Брежнев, став генсеком, по старой дружбе перевел театр Райкина в Москву, то Аркадию Исааковичу и вовсе дали пятикомнатные апартаменты. Они были обставлены антиквариатом, и картины на стенах висели прекрасные. В основном — подарки друзей. Но дачи у Райкина так и не появилось. Не говоря уж о банковских счетах или какой-

нибудь коллекции бриллиантов... Непонятно даже, на что у Райкина уходили деньги. Он жил широко: прекрасно одевался и ни в чем не отказывал своей семье — и маленькой, и большой, которой был для него театр. Впрочем, из этой семьи легко было вылететь — Райкин отличался обидчивостью.

Взять хотя бы историю со Жванец­ким. Они познакомились во время гастролей райкинского театра в Одессе. Там Аркадий Исаакович присмотрел двух молодых актеров — Ильченко и Карцева. Причем Карцев был актером-любителем — он работал наладчиком швейных машин, сценического образования не имел.

В свое время его даже в цирковое училище не взяли. Но Райкин и его, и Ильченко забрал с собой в Ленинград. А вот Жванецкого, который писал в Одессе шутки для Карцева и Ильченко, по каким-то причинам не пригласил. Но Михаил сам поехал вслед за друзьями. Причем долгое время Жванецкий путешествовал с коллективом Райкина за свой счет, не имея никакой должности.

Жванецкий считал, что именно эта неустроенность и безденежье привели к его разводу с женой. Но Михаил Михайлович все-таки добился своего: получил должность заведующего литературной частью театра. Он потом много писал для Райкина и сильно повлиял на его творчество. Со временем пришла слава, Жванецкий вошел в моду, его выступления слушали на магнитофонах — примерно как песни Высоцкого.

Райкина стало беспокоить, что Жванецкий дает много «левых» концертов. И в какой-то момент он поручил готовить документы на его увольнение. Михаил Михайлович случайно узнал об этом и решил упредить события: сам написал заявление об уходе. Он надеялся, что Райкин одумается, будет уговаривать... Но тот только сказал: «Ты правильно сделал».

Обычно в таких случаях ситуацию спасала Руфь Марковна. Ей удалось многих изгнанных вернуть в театр. Но былой дружбы с Райкиным у тех, кто имел неосторожность навлечь на себя его гнев, уже не возникало. Вот и Жванецкий со временем возобновил работу для Театра миниатюр — писал для Райкина тексты. Но с самим Аркадием Исааковичем почти не виделся.

И все-таки назвать Райкина жестким и неотзывчивым человеком совершенно невозможно. Была, к примеру, такая история. Однажды весенним утром 1953 года в саду «Эрмитаж», где Аркадий Исаакович часто прогуливался и репетировал на ходу, к нему подошел молодой человек. Он оказался сыном бывшего посла СССР в Чехословакии, которого расстреляли, а всю его семью отправили в лагеря.


Паренек сбежал из ссылки и пробрался в столицу, чтобы доказать невиновность отца. Райкин сказал: «Иди садись в мою машину!» Потом он его прятал у себя недели две. Но мальчик вышел на почту, отправить письмо маме, что с ним все в порядке, — и его арестовали. Правда, на допросах он так и не признался, у кого жил в Москве.

А в 1975 году в семью Райкиных пришла большая беда. Руфь Марковна тяжело заболела. В результате лечения она смогла ходить, но вот речь так и не удалось восстановить. Как ни странно, это ничуть не ослабило любовь и согласие между супругами — напротив, Райкин сделался особенно нежен к жене. Помню, каждое лето они ездили вдвоем на Рижское взморье и там гуляли под ручку — молча. Слов им, впрочем, и не требовалось...

И все же Руфь Марковна мужа пережила. Райкин ведь не отличался крепким здоровьем... А тут еще изнурительные хлопоты, связанные с новым зданием театра. Получив здание кинотеатра «Таджикистан», Райкин принялся за переоборудование.

Это оказалось делом хлопотным и нервным. В перерывах между спектаклями Аркадий Исаакович теперь частенько лежал, обессилевший, в гримерке. Когда ему становилось совсем худо — вызывали Джуну. Райкин доверял этой целительнице, считал, что она одна помогает ему. Не знаю, было ли это правдой или самовнушением, но действительно помогало...

В последний раз мы виделись с Аркадием Исааковичем недели за две до его ухода, в больнице. Он был очень оживлен, шутил и делился новыми планами. Помню, мы сидели на скамеечке у входа в больницу, когда Райкин вдруг обратил внимание на какого-то мужчину, который стоял на снегу в дубленке и тапочках.

«Дубленка и тапочки — это надо запомнить, может пригодиться», — радовался Райкин. Теперь я все пытаюсь представить себе, какую именно сценку он бы вокруг этого сочинил...