Рыбников и Ларионова: неизвестные факты о знаменитой актерской семье
«Все знали, что Рыбников сохнет по Ларионовой, но шансов у него не было никаких. Он оставался для нее просто другом, а встречаться Аллочка предпочитала с другими. Когда она забеременела от актера Ивана Переверзева, казалось, что теперь уже точно Рыбникову нет места в жизни Аллочки», — рассказывает подруга Ларионовой продюсер Светлана Павлова.
Алену — дочь Аллы и Коли — после школы и провала на вступительных экзаменах во ВГИК нужно было пристраивать на работу. Девочка она была не очень усидчивая: чтобы в школе ей дали аттестат, родителям пришлось дать концерт для учителей. Помню, накануне Рыбников с Ларионовой так волновались, словно им предстояло выступать в Кремлевском Дворце съездов.
И вот я устроила Алену на телевидение, монтажницей. Плохо было то, что среди ее новых коллег были люди, которые слишком хорошо знали тайну появления Алены на свет. Что она не родная дочь Коле Рыбникову, а настоящий ее отец — актер Иван Переверзев. И чтобы она не услышала эту правду от чужих людей, я, с позволения Аллы и Коли, решилась ей сама обо всем рассказать. Все думала, как это сделать, мучилась, подбирала слова... А она ответила: «Теть Свет, это ничего не меняет. Папа у меня один».
Коля добивался Аллу шесть лет, со времен их учебы во ВГИКе. И в институте, и потом все знали, что Рыбников сохнет по Ларионовой, но шансов у него не было никаких. Он оставался для нее просто другом, а встречаться Аллочка предпочитала с другими. Довольно рано она начала сниматься — еще когда была студенткой, Птушко пригласил ее на главную роль в фильм «Садко».
В том же фильме играл актер Иван Переверзев — там они с Аллой и познакомились. Через несколько лет между артистами закрутился роман, Ларионова забеременела. Казалось, что теперь уже точно Рыбникову нет места в жизни Аллочки. Только вот Переверзев на беременной подруге жениться не торопился. Как потом выяснилось, он тогда метался между двумя женщинами — Аллой и актрисой Театра сатиры Кирой Канаевой, которая тоже ждала от него ребенка.
Развязка этой истории наступила в Минске, на съемках картины «Полесская легенда», где Ларионова снималась вместе с Переверзевым. Иван наплел ей про какие-то срочные дела в Москве и улетел. Вернулся через несколько дней. Алла потом рассказывала: «Взяла с кресла брошенный Ванькой пиджак, повесила в шкаф. Из кармана достала паспорт. Перед тем как убрать в тумбочку, машинально пролистала, а там — свежий штамп о браке».
Оказывается, вот зачем Ванька в Москву сорвался — жениться». Алла, не сказав ни слова, собрала вещи и ушла в другой номер. Позвонила по междугородке жене своего брата Вале, с которой была дружна, и выплакалась ей. А Валя тут же набрала Рыбникову: «Коль, у нее с Переверзевым все кончено!» Колю не нужно было ни просить, ни звать! Он тогда снимался в «Высоте», но все бросил и первым же рейсом вылетел к Алле в Минск — делать предложение. И на его счастье, она ответила согласием. Это было 2 января 1957 года, праздничные дни, ни одно учреждение не работает.
Но Коля был настроен решительно, сумел с кем-то договориться, чтобы открыли загс, и их с глубоко беременной Аллочкой расписали. К тому времени на экраны вышел фильм «Весна на Заречной улице», Рыбников прославился на весь Советский Союз, и отказать ему не смогли. А через два дня Коля уже вернулся в Москву на съемки «Высоты».
В феврале Алла родила Алену. Что говорили за спиной, Рыбникова и Ларионову не волновало. Переверзев был вычеркнут из их жизни: как говорится, отрезали и забыли. Сам он тоже не проявлялся, никогда не пытался объясниться с Аллой, увидеться с Аленой. Когда его уже не было на свете, отмечали какой-то юбилей Переверзева, и его внук приглашал Алену — она отказалась. У нее действительно был только один папа. И Коля любил Алену как родную, до самозабвения, никаких различий не делал между нею и их общей с Аллой дочерью Аришей.
С Аллой и Колей я познакомилась в Крыму летом 1968 года — на съемках картины «Длинный день Кольки Павлюкова». На главную роль утвердили Рыбникова. «Можно моей партнершей будет Алла Ларионова? — спросил Коля. — И хотелось бы взять с собой девчонок, чтобы заодно всей семьей отдохнуть». Конечно, мы для них расстарались, устроили их в домике на берегу. Хозяева, радушные южные люди, были счастливы, что у них поселились любимые актеры. В кино Алле часто доводилось играть холодных красавиц, а в жизни она была коммуникабельной, веселой, заводной.
И я такая же. Мы с Аллой настолько были похожи, что Михаил Жванецкий как-то спросил: «А вы не сестры?» Аллочка рассмеялась: «Да, мы близняшки!» В общем, в Москву со съемок возвращались уже не разлей вода. Помню, как ждали вылета в аэропорту Симферополя. Режиссер Костя Бромберг купил новые ботинки, а старые выкинул. Алла увидела и говорит: «Давай его разыграем!»
Подобрали мы с ней Костины ботинки, упаковали их и ленточкой перевязали. И пошли в ресторан, куда в ожидании самолета отправилась вся наша группа. Там Алла подозвала официанта, протянула ему сверток с ботинками: «Передайте, пожалуйста, человеку за тем столиком». Бромберг получил подарок, развернул, и у него глаза на лоб полезли. Озирается по сторонам и ничего не понимает. Потом смотрим, он пошел в вестибюль и там отправил ботинки в урну. Мы с Аллой — туда.
Достали, снова упаковали и пошли на посадку. Летим. Алла подзывает стюардессу: «Передайте, пожалуйста, вот это пассажиру в соседнем ряду». На этот раз Костя буквально рассвирепел. После чего мы с Аллой его пожалели и закончили наш розыгрыш. Но Алла сказала: «Зря прекратили. Надо было в Москве эти ботинки Бромбергу отправить посылкой». У Ларионовой было хорошее чувство юмора, чего не могу сказать о Рыбникове.
Коля даже анекдот не мог рассказать, слушаешь его и думаешь: что тут к чему? Алла не выдерживала: «Коль, ну не так, опять ты все перепутал, давай я сама расскажу!» Но при этом как же Коля зажигал на сцене! Откуда ни возьмись у него сразу появлялась такая харизма! Эта его улыбка, эти его ямочки на щеках... Как-то раз мы с Аллой во время Колиного номера стояли за кулисами, и видели бы вы, какими глазами она на него смотрела, когда он пел песню из «Высоты», прямо вся светилась.
Но как только Коля уходил со сцены — все, это был уже другой человек, сам в себе. И сколько я с ними дружила, ни разу не видела, чтобы он дома играл на гитаре или пел. На наших веселых сборищах он, помню, посидит за столом часок-другой да и заскучает. Говорит Аллочке: «Лапуся, я домой поехал». Правда, когда у них гости собирались, Коля сам лепил для них пельмени, угощал своими фирменными солеными помидорами и арбузами. А у Аллочки были свои коронные блюда: котлеты, грибная икра и борщ. Помню, как она звонила мне и удивлялась: «Представляешь, с утра наварила целую кастрюлю борща, а уже ничего не осталось — то один придет, то другой». В их хлебосольном доме двери не закрывались.
Сначала Алла с Колей жили в «трешке» у метро «Аэропорт», а потом купили две соседние квартиры в новом кооперативном доме в Марьиной Роще, и получилось целых пять комнат. Объединили две маленькие кухни в одну, просторную. А в гостиной сделали настоящий камин — осуществили свою мечту. Неподалеку от их дома был кинотеатр «Таджикистан» — в этом здании сейчас «Сатирикон». При нем — каточек. И я, когда к ним в гости приезжала, водила Аришу кататься на коньках... Отпуск мы всегда старались проводить вместе. Как-то летом отдыхали в Пицунде, в Доме творчества Союза кинематографистов.
С нами поехали Нонна Мордюкова с сестрой Наташей, которая на нескольких моих картинах была художником по костюмам, я ее очень ценила. Коля — в своем репертуаре, вроде бы и с нами, но сам по себе. Приходим на пляж, он свой лежак в сторонке поставит, наденет очки, достанет газету — и все, нет его.
Кто-то со стороны посмотрит на них с Аллой и подумает: а они что, разошлись?
Помню, попала Алла как-то раз в больницу со сломанной ключицей — на сцене упала неудачно. И кто только не приходил ее навестить: и Нонна Мордюкова, и Наташа Фатеева, и Надежда Румянцева. Только Коля — ни в какую. Говорил: «Не хочу, чтобы там на меня все глазели!» Алла просила: «Свет, передай ему, чтобы пришел. Сколько лежу, только и слышу: «ваш муж, ваш муж». А он и носу не кажет. Неудобно уже как-то!
Словно ему на меня наплевать». Но я-то знала, что Коля без Аллы дома места себе не находит. Звонит мне чуть ли не каждый час и жалуется, как ему без «лапуси» тоскливо. Но сделаться предметом всеобщего любопытства где-либо, кроме съемочной площадки или сцены, ему было слишком мучительно. Такой уж характер — довольно необычный для актера.
Вот и тогда, в Пицунде, Коля после ужина — сразу к себе в номер. А мы болтали до полуночи. Нонка как начнет анекдоты с байками травить! Ужасно смешно рассказывала, как получила Сталинскую премию: впервые в жизни у нее появились приличные деньги, так она накупила подарков и с полным чемоданом поехала в свою деревню. В лицах изображала встречу с родней, мы хохотали до потери пульса.
Как-то раз я пошла на телеграф — звонить своему мужу Вите. Он должен был к нам вот-вот присоединиться, как только закончит картину в Москве (он был звукорежиссером). Муж говорит: «Все, завтра встречайте!» Довольная, я возвращаюсь в гостиницу к своим, а они сидят мрачнее тучи. Алла отводит меня в сторонку: «Пока тебя не было, Коля с Нонной разругались в пух и прах. Он себе лежак взял, а ей нет. Ну она и давай: ах ты такой-сякой. И мне высказала, мол, твой Коля… Я ей говорю: «Нон, я-то тут при чем? Коля и мне никогда лежак не принесет, если я с компанией. Когда людей много — он сразу в сторонку!» Но она не стала слушать и со мной теперь тоже в контрах».
На следующий день приезжает мой муж и вместо картины всеобщего веселья, которую я ему накануне расписала, видит совсем другое: сидят все молча в столовой, надутые. Из всей компании только у Коли аппетит не пропал. Он-то, как всегда, два первых, три вторых… Три дня все играли в молчанку — я думала, мы с ума сойдем. Но потом как-то помирились. Дальше — опять происшествие. Приехали Алексей Баталов с женой и дочкой. А тут начался сильный шторм. Никто из отдыхающих в воду лезть не рискнул, только племянница Сергея Герасимова.
Заплыла она достаточно далеко. Баталов разволновался, кинулся ее спасать, и мой муж за ним следом. Пока помогали девушке, Лешу сильно волной обо что-то ударило, пол-лица было содрано. «Ну ты представляешь, — жаловался Баталов, — доктор запретил неделю на солнце появляться, пока не заживет. А я всего-то на неделю и приехал. Вместо отдыха теперь мази и компрессы». На обратном пути в Москву наш рейс задержали. Коля тут же в аэропорту от всех отделился и вообще куда-то пропал. Потом появляется: «Так, давайте в ресторан, я с поваром договорился, он уже лепит пельмени, сейчас все идем есть». Получается, единственной причиной находиться в большой компании, которую Коля признавал, были пельмени. Ну вот уважал Рыбников это занятие — поесть!
А вот Алле время от времени приходилось ограничивать себя в еде из-за склонности к полноте. Была у Ларионовой ее знаменитая диета: первый день — сухое белое вино, второй — сыр, третий — отварная курица, четвертый — яйцо без соли… Одно время Алла дружила с Люсей Гурченко и говорила про нее: «Людке хорошо, она может съесть подряд сто пирожных, пять вторых — и все равно будет такая же худая, а я нет!» Всегда следила за фигурой, всегда модно одевалась.
Тогда модницам приходилось либо шить себе самим — и у Аллочки, кстати, была портниха, — либо переплачивать втридорога. Но у Ларионовой были и другие, особенные возможности. Они с Рыбниковым объездили весь Советский Союз, выступали перед показом своих фильмов, и после выступления местное начальство вело любимых артистов в закрома — на спецсклады с импортной одеждой. Если такое случалось в Москве, Алла с Колей брали меня с собой, приодеться. Все тогда приходилось доставать по блату. И мы помогали в этом друг другу, кто чем мог. Рыбников дружил с одним человеком, Олегом Чертовым. Вот как я была у Аллы подруга и если что, какие-то семейные неурядицы — Алла первым делом звонила мне, так и у Коли был этот Чертов. Он заведовал секцией в магазине «Ковры». Так у всех актеров советского кино, начиная с Вячеслава Тихонова, имелись ковры из этого магазина.
Мама Аллы когда-то работала завхозом в детском саду. Но в то время, когда я с ней познакомилась, Валентина Алексеевна уже вышла на пенсию. И помогала дочери по хозяйству — Алла бытом заниматься не любила. Разве что дизайном. Могла табуреточку какую-нибудь украсить: вырезала из материи или клеенки цветочки и обклеивала. Получалось необычно и красиво. А вот стирал у них в основном Коля. Помню, приду к ним, а Рыбников белье на кухне кипятит: «А, проходи-проходи, радость моя... Видишь, у меня тут постирушки».
Ну а тереть, мыть, драить — это уж все оставалось Валентине Алексеевне. При этом она была женщина с характером. И Алле иной раз доставалось от нее. Например, за Мордюкову. Нонна, как с очередным мужем разведется, сразу к Аллочке, благо квартира-то пятикомнатная, есть где расположиться. И расхаживала там босиком — она же такая простая, как в своих фильмах. А Валентина Алексеевна недовольна. Что за общежитие, мол, опять устроили.
Потом Валентина Алексеевна сломала шейку бедра, слегла. И пришло время детям в свою очередь за ней поухаживать. Помню, Алла уехала на гастроли, а Коля остался — утки за тещей выносить. И от всех предложений отказывался: у меня, мол, бабка — он так любя ее называл. Как я бабку оставлю? Но ничего, он не жаловался. Он ради Аллы и не на такое был способен!
Помню, снимали мы фильм «И снова Анискин» под Калинином (теперь это Тверь). Алла приехала меня навестить, и режиссер уговорил ее сняться в эпизоде. Другая бы сказала: «Вы что, с ума сошли? Какой эпизод?» Она ведь звезда была, ее в Ташкенте как-то раз поклонники на руках вместе с машиной подняли. Но Ларионова — ничего, и в эпизоде могла сняться, и в массовке. Понравилось ей там, под Тверью. Места красивые, кругом сосны, у нас отдельный домик.
Только вот Коля в Москве быстро затосковал: мол, лапуся там, я тут, поеду-ка я к лапусе. Он так гнал свои «Жигули», что перевернулся. Мы ни о чем не знали: сидим с Аллой, пьем чай, тут стук в дверь, на пороге милиция: «Николай Николаевич попал в аварию». Привезли Колю со сломанным ребром, лежит, дышит с трудом, но в больницу ехать отказывается. Алла — в слезы. Я говорю: «Коля, если ты ее так любишь, что в Москве дождаться не мог, то почему заставляешь страдать? Посмотри, как она переживает».
Вот тут-то он и согласился на больницу. Отвезли мы его в хорошую, обкомовскую. Там Рыбникова, конечно, встретили с распростертыми объятиями, положили в отдельную палату. А он все равно через три дня выписался. Потому что врачи из всех отделений приходили на него посмотреть.
Алла была одной из самых красивых артисток в стране. Конечно, в нее многие влюблялись. И сама она иногда увлекалась, у нее случались романы. Как говорила Мордюкова — для блеска глаз. И конечно, Коля об этом знал. Однажды договорились мы большой компанией встречать Новый год в Доме творчества в Болшево. И вот пора уже туда выезжать, а Аллы все нет и нет. Валентина Алексеевна звонит мне: «Слушай, ты не знаешь, где она?»
Ну я-то знаю, она мне даже номер оставила. Набираю: «Алл, я уже вся извертелась!» — «Ну подождите еще немного. Или лучше поезжайте в Болшево — я позже туда приеду». Еле уговорили Колю ехать без нее. А Алла только через сутки появилась. Помню, выходим с мужем к полудню в коридор, там одиноко бродит Коля: «Ребята, вы не знаете, в каком я номере живу? Я вышел на минутку, по дороге встретил Бондарчука, он меня к себе зазвал.
А теперь вот не могу вспомнить, куда мне идти». Только разобрались с номером, подъехала Алла. Коля старательно делает вид, что ничего не произошло. Вечером у нас снова гулянка, пыль столбом. Пришел Бондарчук. Вообще-то у них со Скобцевой была своя компания — Володина, Таланкин, но Сергей Федорович от них частенько отрывался. Помню, Алла все переживала: «Сергей Федорович, Ира же там сейчас с ума сойдет, куда вы пропали!» Но, видимо, у нас было веселей. Только Коля, как всегда, в десять вечера: «Лапуся, я спать пошел».
Конечно, он и ревновал Аллу, и порой впадал в гнев. Но что он мог сделать? Знал же, что ни жить, ни дышать не сможет без своей «лапуси». Но как-то Алла в очередной раз исчезла, и я, хоть она мне и подруга, решила помочь Коле ее проучить. Говорю: «Коль, а давай ты какое-то время поживешь у Нельки! Она женщина хозяйственная, и приютит тебя, и накормит. Денька три ты у нее посидишь — и домой вернешься как ни в чем не бывало. Тогда посмотрим, что Алла скажет».
Нелька работала художником-гримером, одна жила в квартире около Белорусского вокзала и согласилась участвовать в заговоре. Утром звонит Алла в недоумении: «Слушай, что-то Колька не ночевал, такого еще ни разу не было». Я изображаю удивление. Пусть, думаю, поволнуется. Но не тут-то было. Коля уже вечером сбежал от Нельки. Звонит довольная Алла: «Ну ты хороша! Коля мне все рассказал!» — «Хотела, чтобы ты почувствовала, каково ему, когда тебя нет!» — «Ну ты же знаешь, что он без меня и одного дня не выдержит!»
Но это с ней он был таким мягким. А мужчинам-соперникам мог и по морде надавать. Как-то раз отмечали мой день рождения. Коля, не любивший компаний, разумеется, заранее сказал: «Я не приду!» А у Аллы был обожатель Валерка, профсоюзный работник, он был влюблен в Ларионову до потери пульса. «Давай, — говорил, — разводись с Рыбниковым и выходи за меня, я и девочек ваших удочерю!» И вот он тоже пришел на мой день рождения. И, конечно, давай вокруг Аллы увиваться. В самый разгар веселья неожиданно звонит Коля: «Я передумал, сейчас приеду!»
Думаю: надо на всякий случай Валеру от Аллы отсадить, как бы скандала не вышло. Быстренько меняю местами гостей и строго-настрого запрещаю Валерке даже смотреть на Аллочку. И вот пошла она покурить в маленькую комнату. А за ней — еще один мой гость, родственник нашего звукорежиссера, совсем юный парень Юра. Оказалось, он тоже просто бредит Ларионовой. И вот этот Юра, оказавшись с Аллой один на один, плюхается перед ней на колени и читает монолог из ее фильма «Садко». А в этот момент входит Рыбников и, ни слова не говоря, бьет по морде бедного мальчика — у того потом вся щека распухла. А Алла смеялась: «Коля не тому врезал. Надо же было Валерке!»
Но что бы Алла себе ни позволяла, у нее и мысли не было уйти от Коли. Может быть, она любила его даже не меньше, чем он ее, просто по-своему. Во всяком случае, она переживала за мужа больше, чем за себя. Была одна история, когда Аллочка собралась на международный кинофестиваль и под величайшим секретом купила немножко валюты — 200 долларов. В итоге Ларионову задержали на таможне.
По тем временам это считалось страшным криминалом, за покупку валюты и попытку ее вывоза за границу могли и срок дать. Но обошлось, если не считать нескольких вызовов в партком, местком. А главное наказание — притормозили с присвоением звания народного артиста и Алле, и Коле. И вот она страшно переживала: «Рыбников-то тут при чем? Это я покупала валюту, и при этом не играла ни монтажниц, ни ударниц. Но Колю-то — за что?» Всякий раз, когда по случаю какого-нибудь государственного праздника очередную партию артистов одаривали званиями, Алла бросалась за газетой и пыталась найти в списке фамилию Рыбникова. В 1981 году наконец дождалась и была счастлива.
Коли не стало в 1990 году, и Алле без него пришлось туго. Еле-еле она сводила концы с концами, выступала мало, снималась редко, кино ведь переживало тяжелые времена. К тому же младшая дочь Ариша пристрастилась к веселому образу жизни. Теперь в пятикомнатной квартире в Марьиной Роще с утра до вечера гудело застолье. Ариша сошлась с каким-то парнем, не имевшим ни жилья, ни образования, ни работы. Тот сразу стал называть Ларионову мамой. «Пусть как хочет называет, терплю его ради дочери», — отмахивалась Аллочка.
Но когда, кивнув на портрет Рыбникова — человека, которого он и в глаза-то никогда не видел, этот парень произнес слово «папа», тут уж Аллу перекосило. Были там и другие разные художества. И Алла наконец решила разъехаться с Аришей. И тут я узнала, что в моем подъезде не очень дорого продается «двушка». Туда-то Аллочка и перебралась, разменяв прежнюю пятикомнатную квартиру на две. Поначалу Ларионова спала на раскладушке, но не могла нарадоваться: «Наконец-то я усну спокойно, никто посреди ночи не придет, не станет шуметь». Но душа у нее все равно, конечно, болела за Аришу. У Алены-то все и в работе, и в личной жизни сложилось благополучно. Алла была за нее спокойна.
Алла все больше и больше становилась домоседкой, как Коля. Помню, Нона Мордюкова пригласила нас на премьеру своего фильма «Мама». Это было неожиданно, потому что к тому времени мы стали меньше общаться. А тут пригласила, минутку поговорила с нами перед показом и пошла дальше в своей роскошной норковой шубе. После картины был банкет, но туда нас с Аллочкой не позвали.
«Ну и хрен с ней, — даже обрадовалась Ларионова. — Сейчас купим чего-нибудь и дома посидим. Разлюбила я что-то шумные компании. Помнишь, как Коля говорил: «Лапуля, я — спать!» Жалко, что я раньше не понимала, что посидеть с ним дома — это самое лучшее. Вот теперь приходится сидеть без Коли. Всю жизнь с ним прожила, а побыть наедине как следует и не успела...»