В середине 90-х большой популярностью пользовались книги писателя Игоря Бунича о тайнах военно-морской истории — «Пираты фюрера» и «Корсары кайзера». Благодаря им наш читатель узнал о приключениях немецких крейсеров, попытавшихся в двух мировых войнах поставить на колени Британскую империю. Тогда с помощью рейдерских операций в Атлантике и Индийском океане немцам удалось достичь выдающихся успехов. Их набеги на британские торговые пути вызывали искреннюю зависть. За маленькими крейсерами «Эмден» и «Кенигсберг» в 1914 году охотились лучшие силы англичан.
Не меньшую панику вызывали и переоборудованные из обычных «купцов» вспомогательные крейсера «Вольф» и «Карлсруэ» и даже последний парусный «пират» в мировой истории — шхуна «Зееадлер» («Морской орел»). Об их одиссеях на Западе писали книги и снимали фильмы. «Эмден» вошел в мировую историю под высокопарным прозвищем «Белый лебедь Индийского океана», а крейсерская война стала считаться чуть ли не немецким изобретением.
Между тем у германских рейдеров новейшего времени были непосредственные предшественники – куда менее разрекламированные, но такие же опасные. К «Корсарам кайзера» на полку так и просятся «Пираты царя». Ибо именно русские моряки ровно за десять лет до взлета «белых лебедей» первыми в новейшую эпоху воскресили методы морских джентльменов удачи. Два крейсера — «Смоленск» и «Петербург» — закупорили в 1904 году узкое горлышко Красного моря и спровоцировали своими дерзкими налетами настоящую панику среди британских судовладельцев. Ни одно торговое судно «владычицы морей» не чувствовало себя в безопасности в этом районе. Цены на страховки полезли вверх, как ртуть в термометре, когда у больного высокая температура. Британская пресса, как обычно, подняла панику, а официальный Лондон потребовал у Петербурга срочно убрать крейсера на базы.
Все это имеет непосредственное отношение и к нынешней Украине, так как русские рейдеры вышли в свой поход из Севастополя, а их экипажи в своем большинстве были укомплектованы нашими земляками. Символично и то, что, по старой пиратской традиции, в это плаванье был отправлен всевозможный портовый сброд — залетчики и хулиганы, от которых начальство хотело побыстрее избавиться, чтобы они «не портили» экипажи. Однако на практике и штрафники пошли на пользу делу. В грустную историю русско-японской войны была вписана одна из немногих славных страниц.
Однако причем Британия к русско-японской войне? Неужели Англия тогда воевала против России? По сути, воевала! Только это была, как сказали бы сегодня, «холодная война». Именно англичане вооружили тогда Японию, построили на своих верфях тот флот, который именовался «японским», начиная с флагманского корабля адмирала Того «Микаса». Все броненосцы Страны Восходящего солнца были построены на британских верфях! И на протяжении всей русско-японской войны из Лондона, Глазго, Ливерпуля в Японию шли транспорты с оружием и боеприпасами, которыми носители «европейских ценностей» снабжали самураев, имевших совсем недавно привычку съедать печень убитого врага.
В будущем англичане расплатятся за свою «филантропию». Очень скоро японцы сами научатся строить корабли не хуже — они сокрушат британские колонии в Юго-Восточной Азии в 1941 году и потопят королевский флот. Причем печенку пленных британцев особо ревностные хранители традиционных японских ценностей будут лопать и во Второй Мировой войне, если верить «свободной» английской прессе. Но до этого было еще далеко, а в 1904 году та же пресса изображала колониальную войну с Россией в Китае не иначе, как битву маленькой Японии «за свободу».
В общем, мир был наполнен обычной брехней, завернутой в стандарты свободы слова. Англия, как всегда, «гадила». Порт-Артур только что подвергся коварной атаке японских миноносцев. Нужно было воевать, и в петербургском Адмиралтействе решили предпринять дерзкую операцию — направить два военных корабля под видом торговых в Красное море и попытаться остановить поток военных грузов из Великобритании в Японию.
Нельзя сказать, что это была внезапная импровизация. После Крымской войны, когда России было запрещено иметь боевые корабли на Черном море, она создала так называемый Добровольный флот. Его суда строились для двойного предназначения. В мирное время — обычные, на первый взгляд, пароходы. А в военное — крейсера, за счет установки орудий среднего калибра. Впрочем, обычными эти пароходы были только для непосвященных. Они обладали намного более мощными машинами и высокой скоростью хода, а также специальными подкреплениями под палубами, позволяющими установить пушечные станки.
Мирный угольщик «Смоленск» строился именно по такому проекту. Его водоизмещение было как у тогдашних броненосцев — более 12 000 тон, а скорость — как у всем известного крейсера «Аврора»: 20 узлов. Он мог легко догнать любой купеческий корабль, скорость которого обычно не превышала 12 узлов. А два десятка артиллерийских орудий делали его вооруженным не хуже, чем тогдашние легкие крейсера.
Одним из офицеров крейсера был 24-летний мичман Борис Шуберт, оставивший воспоминания о походе в Красное море. «Смоленск» вышел из Севастополя 22 июня 1904 года как коммерческий пароход, под флагом Добровольного флота. В его документах значилось, что он идет во Владивосток с грузом угля для Тихоокеанской эскадры. «Офицеры, которых на крейсере было гораздо больше, чем полагается на коммерческих судах, — пишет Шуберт, — были записаны пассажирами, следующими на Восток, на эскадру; в числе их был и я… Установленный на крейсере беспроволочный телеграф, два прожектора, фонари электрической ночной сигнализации и два рея для дневной, были сняты и спрятаны, и, чтобы рассеять всякие подозрения, могущие возникнуть насчет искренности намерений «Смоленска» как парохода коммерческого, — перед входом в Босфор команде было приказано снять военную форму и по возможности одеться, как попало».
Крейсер, которым командовал капитан 2 ранга Троян, шел 17-узловым ходом, используя только две трети своих котлов, при этом его машины работали так мягко, что, по уверению мичмана-мемуариста, «на палубах и в жилых помещениях совершенно не ощущалось никаких сотрясений или толчков. Боевые орудия и снаряды были сняты и вместе со станками спрятаны под углем, а самого угля для обеспечения дальности плавания взяли столько, что корабль «погрузился в воду до нижних своих иллюминаторов».
Через сутки после выхода из Севастополя «Смоленск» прошел Босфор, а на следующее утро и Дарданеллы. Опасность быть задержанными миновала, хотя открывать свое инкогнито было еще рано. Все делалось в полной тайне. Ведь, согласно тогдашним международным договорам, ни одно русское военное судно не имело права покидать Черное море.
Через три дня замаскированный под угольщик крейсер достиг Египта и стал на якорь у входа в Суэцкий канал. «Канал был пройден без всякой задержки, — продолжает автор воспоминаний, — мы приняли на борт двух лоцманов-арабов, подняли военный флаг и вымпел, которые, однако, вскоре спустили, чтобы не возбуждать подозрения у встречных пароходов. Затем принялись за вооружение: ставили орудия, боевые фонари; подняли на места телеграф и реи — работали без отдыха, чтобы, как можно скорее превратиться в крейсер и начать свои операции».
С одной стороны, это было нарушение международных правил. С другой же, те, кто их установил — англичане, — сами нарушали их. Они не имели права помогать ни одной из воюющих сторон. Но, по сообщениям секретной агентуры, более 300 транспортов с военными грузами для Японии уже проследовали этим самым коротким морским путем.
Трубы и борта крейсера срочно перекрасили в черный цвет, чтобы он был незаметен в ночной тьме, когда будет идти без огней, охотясь за освещенными пароходами: «Крейсер окончательно переродился, На верхней палубе его красовались теперь восемь 120-мм орудий, восемь — 75-мм и четыре – 47-мм, а на переднем мостике — два пулемета. Мы могли начать теперь свои операции».
Почти все пароходы прибавляли ход, наивно пытаясь уйти от быстроходного «Смоленска», не обращая внимания на требования остановиться. Иногда контрабандиста приходилось убеждать с помощью выстрелов — сначала холостых, а потом и боевых — над мачтами. «Последнее средство действовало всегда великолепно, — уверял бравый мичман Шуберт, — и самый непонятливый англичанин, при звуке летящей над его головой гранаты, моментально останавливался, подымал флаг и не делал больше никаких попыток к неповиновению».
По соседству пиратствовал еще один русский крейсер-угольщик — «Петербург». Он поймал английский пароход «Малакка», по завязку набитый броней, рельсами и частями машин для японцев. Капитан «Малакки» дерзил, не хотел подчиняться, называл русских разбойниками и прибил кормовой английский флаг к флагштоку гвоздями, заявив, что если его сдерут, то это будет считаться оскорблением Великой Британии. Сумасшедшего посадили под замок, а его судно конфисковали, направив на него русскую призовую команду. При задержании «Малакки» особенно отличился прапорщик по морской части Бабийчук, хорошо знавший английский язык. Именно он допросил английских матросов и установил, что в трюмах остановленного судна находится запрещенный груз.
Прапорщиками по морской части назывались офицеры, которых призывали с торгового флота на время войны. Иногда в кают-компании над ними посмеивались за отсутствие светских манер — в отличие от кадровых офицеров, они не оканчивали Морской корпус в Петербурге и часто не знали тонкостей этикета. Но среди этих «офицеров на время» попадались настоящие морские волки, способные укротить кого угодно. Именно такими мастерами на все руки были на крейсере «Петербург» прапорщики-малороссы Бабийчук и Кисель, посланные на шлюпках под командованием русского мичмана фон Шварца (на императорском флоте служило много прибалтийских немцев) досматривать «Малакку».
Их таланты особенно отмечал в рапорте командир крейсера капитан 2 ранга Скальский. Вот отрывок из рапорта Скальского великому князю Александру Михайловичу, характеризующий интернациональный состав русского флота: «В помощь мичману фон Шварцу мною были назначены прапорщики Бабийчук и Кисель и механики Штадтлендер и Донгворт». Настоящее международное пиратское братство на службе у царя Николая Кровавого! Единственное, что пока мешало русским пиратам, это страшная жара. Черные корпуса крейсеров накалялись, как утюги. Кочегары валились с ног. В каютах и кубриках было невозможно спать из-за высокой температуры. И офицеры, и матросы ночевали на палубах под яркими южными звездами.
Моральный дух команд участники похода описывают по-разному. Мичман Шуберт вспоминал: «Нам дали отбросы всех экипажей черноморской дивизии — людей, почти исключительно призванных по случаю войны из запаса… 90% этого сброда были люди порочные и штрафованные, отбывшие в свое время самые тяжкие наказания. Команда наша не умела ни работать, ни даже веселиться. Вечно хмурые, с выражением затаенного негодования на недовольных лицах, они работали, как мухи, и бесконечно ссорились друг с другом из-за всякого пустяка».
Но то, что удивляло молодого мичмана, совсем иначе воспринималось командиром «Смоленска» капитаном 2 ранга Петром Трояном. В рапорте он докладывал: «Состояние здоровья было вполне удовлетворительно, но много офицеров и команды жаловались на общую слабость и в особенности усталость в ногах, причем у кочегаров это доходило часто до судорог в икроножных мышцах. Врач объясняет это слишком высокой температурой воздуха. (Иногда она доходила до 36 °С. — Авт.) Нравственное состояние экипажа не оставляет желать ничего лучшего; несмотря на то, что при таких тяжелых климатических условиях днем часто приходилось перегружать уголь и в то же время требовалось постоянное напряженное внимание, в особенности ночью, в узких местах Красного моря, где легко было ожидать внезапного нападения (орудия были заряжены и люди спали около них)».
Но, как бы то ни было, захваченные пароходы следовали один за другим. Вскоре у русских просто не осталось людей для призовых команд. Топить суда вместе с экипажами и грузами еще не вошло в обычай. Мичман «Смоленска» Шуберт посетовал в мемуарах: «Отправка в Россию только третьего приза уже заставляла сильно призадуматься, и было очевидно, что, снабдив еще 2—3 парохода своими людьми, сами крейсера, из-за нехватки команды, потеряли бы, в конце концов, возможность продолжать свои действия». Азартный Шуберт постоянно сетовал, что их предприятие «плохо оборудовано», хотя оно могло иметь огромное значение «в смысле пресечения подвоза в Японию всех тех предметов, без которых она не могла вести войну».
На очередном совете после захвата британского парохода «Ардова» из Глазго только Шуберт высказался за его немедленное утопление. Остальные офицеры еще не могли решиться на такие крайние меры. Причем речь шла об уничтожении только корабля! Экипажи тогда предварительно забирали на борт рейдера, а захваченное судно подрывали, заложив взрывчатку. На той же «Ардове», по словам Шуберта, нашли груз «динамита, рельс и динамо-машин, и на ящиках, в которых предметы эти были упакованы, красовались надписи — «Kobe», «Iokohama» и проч. Улики были налицо, и администрации парохода вместе с командой было объявлено, что пароход будет арестован, а им самим надлежит поэтому приготовиться перебраться на крейсер». Естественно, что пароход, набитый динамитом, взлетел бы на воздух в два счета!
Кстати, команда «Ардовы», хоть и состояла сплошь из европейцев, перейдя на борт «Смоленска», перепилась в стельку, а один из матросов — здоровенный ирландец, как вспоминал мичман Шуберт, «бросился за борт и, не обращая внимания на сновавших вокруг него акул, поплыл к «Ардове», стоявшему неподалеку от «Смоленска». Он оттолкнул с негодованием и ругательством брошенный ему буек, и его с трудом удалось вытащить быстро подоспевшему нашему вельботу». Ирландец уцелел — видимо, от него так несло перегаром, что даже у акул испортился аппетит.
Между тем, с каждым новым подвигом «Смоленска» и «Петербурга», портились отношения России и Британии. Лондон открыто угрожал войной, если русские пираты не уберутся из Красного моря. Пора было делать ноги. Официальный Петербург заявил, что никаких русских крейсеров у побережья Африки нет — все это недоразумение, — и приказал «Смоленску» и «Петербургу» возвращаться домой. Корабли, к неудовольствию мичмана Шуберта, которому хотелось потопить все, взяли курс на Балтику.
Главный вывод из этой одиссеи сделали немцы. Удалой русской задумке они придали германскую технологичность, сделав в двух мировых войнах ставку на крейсерскую войну против британского торгового флота. Вместо рейдеров с названиями русских городов «Смоленск» и «Петербург» на тропу морской войны вышли «города» немецкие — «Эмден» и «Кенигсберг».
09.09.2012 09:00