«Мне, если честно, уже надоело, что из истории моих родителей делают пошлую мелодраму о том, как знаменитый муж ушел от беременной жены к другой женщине (в начале 1961 года Юрий Яковлев оставил свою официальную супругу Киру Мачульскую и ушел к Екатерине Райкиной, дочери Аркадия Райкина, с которой играл вместе в Театре Вахтангова в одном спектакле «Дамы и гусары». — Прим. ред.).
На самом деле, я знаю, как папа и мама сильно любили друг друга. В папу вообще влюблялись часто, он обладал магнетическим обаянием. Женщины первыми оказывали ему знаки внимания. И не всегда он мог устоять...
Когда родители развелись, мама не стала менять фамилию Яковлева на свою девичью — Мачульская. Позже мой отчим, прекрасный человек, журналист-международник Николай Иванов, предложил ей взять его фамилию. Но мама отшутилась: «Коля, ну зачем менять шило на мыло? Чем принципиально будет отличаться Иванова от Яковлевой?» Мне кажется, это была попытка сохранить связь с моим папой. Не знаю, права ли я... Но у меня такое чувство, что мама все же по-настоящему любила только его одного.
Судьба всячески уводила мою маму, красавицу Киру Мачульскую, прочь из Москвы, как будто пытаясь уберечь ее от встречи с моим отцом. В 17 лет, еще студенткой мединститута, она вышла замуж за своего преподавателя, в будущем академика Юрия Лопухина. Супруги сразу же уехали в Болгарию, там Лопухин бальзамировал тело Георгия Димитрова. Увы, первый семейный опыт мамы оказался несчастливым — и в роли жены, и в роли матери.
Ребенок, родившийся у них с Лопухиным, прожил всего несколько дней. Тогда не удалось понять причину, потому что влияние резус-фактора не было еще толком изучено. А у мамы резус отрицательный. Как бы то ни было, потеря ребенка надломила ее отношения с Лопухиным, наложились другие обстоятельства, и они развелись. А вскоре в маму влюбился именитый ленинградский режиссер.
Все было очень серьезно, бабушка с дедушкой уже паковали приданое, собираясь провожать единственную дочь в Ленинград. А тем временем мамин кавалер развлекал невесту, знакомя со столичным бомондом. Если бы он только знал, чем обернутся эти культпоходы! В Доме актера мама впервые увидела Юрия Яковлева. Он подал ей тогда пальто.
Вторая встреча случилась на концерте в зале имени Чайковского. Яковлев ждал маму у выхода... У них начался бурный роман, и жениху из Ленинграда пришлось покупать билеты на поезд только для себя. Маме неловко было перед родителями, что она повела себя так легкомысленно. И решиться привести Яковлева в дом она все никак не могла.
Свидания моих будущих родителей проходили по-студенчески, в кинотеатре или в подъезде, где они прятались от мороза. У папы это была первая любовь — знаю об этом из его писем к маме. Не так давно мама разрешила мне почитать некоторые из них. Ох, как много нового я узнала о своих родителях из этих писем, не только лиричных, но очень даже эротичных. (Смеется.)
Если их поцелуи и объятия были такими же жаркими, как эти письма, то ничего удивительного нет в том, что однажды они увлеклись, потеряли бдительность и их застукала моя бабушка — актриса Елена Михайловна Чернышова. «Да женитесь вы уже! — сказала она. — От родственников скрываться — что за глупость!»
Зять вскоре стал ее любимчиком. И не только потому, что бабушка понимала, каким актерским талантом небеса наградили Юрочку. Но еще и из-за той любви, которую папа проявлял к моей маме. Они прожили шесть лет, в течение которых случалось разное. Когда мама серьезно заболела туберкулезом и ей нужно было срочно ехать на юг, в специализированный санаторий, папа, бросив все, отправился с ней. Он не отходил ни на минуту, даже спал рядом на кушетке. Хотя ему и говорили, что это опасно — он сам мог заразиться. Но ведь это и есть настоящая любовь!
На этом их испытания не кончились. Мама с папой очень хотели ребенка, вскоре у них родился сын. К несчастью, повторилась прежняя история — младенец заболел желтухой и погиб. В двух браках мама потеряла уже двоих малышей… Можно только догадываться, с каким волнением она вынашивала меня — своего третьего ребенка. И в тот момент, когда любой стресс мог обернуться очередной трагедией, произошла эта история с папой, и он ушел из семьи...
Недавно мама рассказала мне, что после развода, оказывается, они с отцом сделали попытку начать все заново. Но, увы, войти в одну реку дважды не удалось. Мама говорит так: «Просто стало понятно, что у Юры уже совсем другая жизнь».
Родителям крупно повезло, что в то время еще не было желтой прессы и их личная драма не стала предметом для обсуждения. Да, о разводе знали коллеги, родные, соседи, но мама не была публичным человеком, и никто не показывал на нее пальцем, когда она выходила на улицу. Она смогла скрыть свои переживания от посторонних глаз, а я была еще слишком маленькой, чтобы заметить — были ли у нее бессонные ночи и слезы в подушку. Ее эмоциональность, как мне кажется, вообще стала проявляться только сейчас, с возрастом.
К тому же личная жизнь мамы в дальнейшем сложилась удачно, она вышла замуж за моего отчима. Николай Константинович был надежным и порядочным человеком. Я не уверена, что мама его любила так же сильно, как моего отца, это в чем-то был брак по расчету, ведь одной поднимать ребенка было непросто. Но за Малышонком — я так звала отчима — мы с ней были как за каменной стеной.
Маме, за что я ей очень благодарна, хватило мудрости не лишать меня отца. Мы с ним виделись. Почему-то очень ярко запомнилось, как он привел меня в свой Театр Вахтангова и я впервые увидела папу на сцене. Масштаб его таланта своеобразно преобразился в моем детском сознании. Мне показалось, что мой папа — великан.
Такой огромный, что я даже удивлялась, как это он проходит в дверь. И это ощущение папы-великана не покидало меня потом на протяжении многих лет. Виделись мы нечасто, и его образ был сродни фантазии о ком-то таком родном, но очень далеком. Папа ведь постоянно работал, к тому же жил уже в другой семье, с Ириной Леонидовной Сергеевой... Поэтому с Лешей, его старшим сыном от Екатерины Аркадьевны Райкиной, мы в детстве так и не познакомились. Хотя жили по соседству, наши дома разделял всего лишь Кутузовский проспект…
Ирина Леонидовна родила Яковлеву тоже сына — Антона. Помню, как я впервые встретилась с младшим братом. Мне было лет двенадцать, Антошке — около пяти. Папа привез меня к ним на дачу. Антон подбегает ко мне — такой забавный — и начинает с ходу привирать: «А мой папа воевал». Я-то знаю, что отец во время войны был еще подростком и находился в эвакуации в Уфе, но поддерживаю разговор: «Раз твой папа воевал, то и мой, наверное, тоже». Антошка не унимается: «А у моего ноги нет! А у твоего?» Что делать, надо соглашаться: «У моего, выходит, тоже нет».
Боюсь все же, что мои детские встречи с папой можно пересчитать по пальцам. Но именно поэтому каждый день, проведенный с ним, я помню до мельчайших деталей! Помню, как он водил меня устраивать в школу. На Кутузовском, где мы жили, была такая элитная 5-я школа, куда не так-то легко попасть. Можно было отнести взятку, но мама даже слышать об этом не хотела. Ей казалось, что меня и так должны были взять, ведь читать-писать-считать я умела с четырех лет. Но была одна проблема — на поступлении нужно было еще декламировать стихи, а я выговаривала «ш» вместо «с». Тогда папа взял меня за руку и пошел «торговать лицом».
К тому времени он уже был большой звездой, вышли фильмы «Идиот», «Гусарская баллада». Конечно же меня взяли без вопросов. Но училась я там до шестого класса. Потом отчима послали собкором в Германию, мы с мамой поехали вместе с ним. Несколько лет мы провели в Европе, и с папой я в эти годы совсем не виделась.
Хотя меня и баловали, росла я зажатым и закомплексованным ребенком. Очки с толстой оправой из-за очень плохого зрения — минус девять — опять же не придавали уверенности в себе. Однажды я стояла на улице в центре Берлина и рассматривала в витрине куклу Барби. И, заметив свое отражение в стекле, вдруг осознала, до чего же я сама на Барби не похожа.
Мне было уже лет 16 — худая и длинная, как жердь, не то мальчик, не то девочка, какое-то недоразумение. И вдруг вижу — мимо на машине проезжают мама с отчимом. И даже меня не замечают! Это было для меня уже неопровержимым доказательством собственной непривлекательности.
К тому же я ничего не умела. Приехала как-то в Москву к бабушке Елене Михайловне на каникулы. Смотрю — она белье кипятит на плите. И стало мне очень стыдно. Ведь бабушка меня и кормит, и обшивает, и обстирывает, а ведь она уже старенькая... Вот я и решила ей помочь. В следующий раз свое белье я сама кое-как выстирала и поставила кипятить… в пластмассовом тазике.
Конечно же, он расплавился, и вода залила плиту — как раз в тот момент, когда на кухню зашла бабушка. Она посмотрела на меня, но ничего не сказала, видимо, в этом увидела проявление папиных генов. Действительно, Юрий Васильевич к быту был неприспособлен, как и вообще к реальной жизни, если говорить прямо.
Он был беспомощен во всех вопросах, кроме своей профессии. Вернее, как и все великие актеры, он жил в каком-то другом измерении — и сам в этом признавался не раз. В Театре Вахтангова ходила присказка про двух антиподов — Ульянова и Яковлева. Михаил Александрович состоял в партии, выступал на собраниях, был активистом, добытчиком, на репетиции приходил с блокнотиком и все фиксировал.
Папа же был абсолютным антикарьеристом, для него существовала только актерская профессия. Записей он никаких не делал, доверял только интуиции. И какой был актер!
Мысль стать актрисой по папиному примеру стала посещать меня довольно рано. Но мама и отчим были категорически против этого. Уж насколько бабушка — сама актриса — стояла на моей стороне, но ей тоже не удалось убедить родителей. Пришлось мне в качестве компромисса выбрать журфак МГУ — ведь в университете в то время был знаменитый Студенческий театр, куда я, естественно, сразу же и записалась.
Благодаря первым опытам на сцене у меня появилась уверенность в себе. В МГУ всего за два года, не без помощи лучшей подруги Алены Сетунской (она позже станет женой Карена Шахназарова, и их история ляжет в основу фильма «Американская дочь». — Прим. ред.), я превратилась в довольно бойкую девицу.
Мы с Сетунской развлекались тем, что назначали свидания. Могли по пятьдесят штук на день назначить и ни на одно не прийти. О наших с Аленкой выходках в МГУ до сих пор ходят легенды. Кстати, сама я в то время еще была Еленой — сменила свое имя много позже, после выхода фильма «Интердевочка», когда нас стали путать с Еленой Яковлевой.
Все бы хорошо, да только Студенческий театр МГУ не удовлетворил моих актерских амбиций. И однажды весной я хитростью заполучила из отдела кадров МГУ школьный аттестат и отнесла его в приемную комиссию Щукинского училища. При этом на прослушивания я ходила под вымышленной фамилией — мне казалось неприличным признаваться, что я дочь Яковлева.
Правда, мой секрет открылся очень быстро — среди преподавателей училища была папина и мамина хорошая знакомая, которая при виде меня воскликнула: «Леночка! А папа знает, что ты к нам поступаешь? Почему он ничего не сказал?» Кстати, моя дочь Маша Козакова тоже поступала в «Щуку» под чужой фамилией. Из тех же соображений, что неловко пользоваться родством. У нее был приятель Лисицин, и она назвалась этой фамилией на прослушивании.
Маме пришлось смириться с тем, что я все-таки выбрала театральную судьбу. Более того, встретившись случайно в кулинарии с папиным другом, завкафедрой актерского мастерства Владимиром Георгиевичем Шлезингером, мама попросила его послушать меня. Мол, если таланта у дочки нет, еще не поздно будет вернуться на журфак.
На Шлезингера я большого впечатления не произвела. Читала отрывок из «Мастера и Маргариты», а он все просил: «Вы можете громче?» И все же он направил меня дальше, к Татьяне Кирилловне Коптевой, которая набирала курс. Тогда еще не было контактных линз, как сейчас, и я носила жуткие очки. Но в училище их сняла, чтобы не пугать экзаменаторов. Мне нужно было прочесть расписание экзаменов — я уткнулась носом в стену, вожу им по строчкам. В этот момент мимо проходит Шлезингер и говорит: «Господи, она еще и слепая в придачу!»
Ко всем несчастьям, на нервной почве у меня выскочили чудовищные фурункулы, и на экзамены я являлась, немного растопырив руки — как баба на чайнике. Меня честно предупредили: для девушек мест на курсе всего тринадцать. И если придут поступать тринадцать Ермоловых, то извини... На мое счастье, Ермоловых оказалось только двенадцать.
В училище я довольно быстро столкнулась с весьма симпатичным юношей, который оказался моим сводным братом Алексеем. Трудно представить, но мы, самые родные люди, увиделись впервые, лишь когда нам было уже за двадцать! Леша даже попытался за мной ухаживать — пока не выяснил, что у нас общий отец.
Что касается папы, я очень тревожилась насчет того, как он посмотрит на мое решение стать актрисой. Я даже не звала его на какие-то свои студенческие спектакли. На мое счастье, это сделала за меня моя преподавательница — Алла Александровна Казанская. Она первая рискнула доверить мне сыграть лирическую героиню из русской классики, до этого я играла только острохарактерные роли. Алла Александровна сказала: «Это же ужас, что же ты старух все играешь? Придешь в театр, там своих старух полно!»
И она поставила со мной «Вешние воды». Одели меня как королеву. Черное бархатное платье с глубоким декольте позаимствовали у Юлии Константиновны Борисовой, шляпку — у Людмилы Васильевны Максаковой. Только когда я вышла во всем этом на сцену, не сразу смогла слово произнести — так трясся подбородок от волнения. Позже, общаясь с братом Алешей и наблюдая за дочкой Машей на сцене, мне показалось, что это наша фамильная черта.
Однажды Александр Анатольевич Ширвиндт перед премьерой спектакля «Таланты и поклонники» с моим участием подарил мне бутылку коньяка: «Это тебе. Я знаю только одного человека, который играет лучше, после того как выпьет. Это твой отец!» Я пошутила: «Видимо, я буду второй!» Понятно, что это была ирония, и я никогда не позволяю себе такой вольности.
Но в тот момент, когда я впервые поднялась на сцену в образе красавицы, мне бы, наверное, не помешала рюмочка спиртного для храбрости. Потому что мне сказали, что в зале сидит мой отец! Он впервые пришел посмотреть, как я играю! А я даже не могла его рассмотреть — с моим-то зрением.
Надеюсь, папе моя игра тогда понравилась. А когда я говорила педагогам, что это пока моя единственная серьезная роль, они приводили в пример моего отца. Во ВГИК его не приняли из-за «невнятной внешности», а в Щукинском Этуш грозил отчислить, советовал пойти в рабочие на завод. Но судьба оказалась к нему благосклонна. Папу вовремя заметил Пырьев и пригласил на главную роль в фильм «Идиот». Да и в Театре Вахтангова его все обожали. Юрию Яковлеву наглость и пробивная сила, которых он был начисто лишен, к счастью, не понадобились — ему хватило одного таланта.
После окончания Щукинского училища ничто уже не мешало мне общаться с отцом так часто, как мне бы этого хотелось. Но беда в том, что теперь уже у меня на это катастрофически не хватало времени.
Наша профессия коварная: выпадешь из обоймы — про тебя тут же забудут. К тому же меня еще со студенческой скамьи увлекли бурные события в личной жизни. Семь лет я прожила с актером «Современника» Сашей Кахуном. Мы бурно ссорились, потом мирились.
Даже пожениться из-за этого не смогли — документы были поданы, но в последний момент вспыхнула какая-то ссора, и я просто не пошла в загс. Потом, расставшись с Сашей, я вышла замуж за Кирилла Козакова. Его я, кстати, встретила на дне рождения у Кахуна. Но брак оказался недолгим — я ушла от Козакова с четырехмесячной дочкой на руках. Как говорится, не сошлись характерами.
Кто знает, может, я подсознательно понимала, что брак с актером будет сложным, вспоминая пример моих родителей. Кто-то постоянно должен уступать и жертвовать собой. К сожалению, это не моя история. Вторым моим мужем стал режиссер Кирилл Мозгалевский, с которым мы прожили 10 лет, а кончилось все по знакомому сценарию...
Два года назад в моей жизни появился очень важный для меня человек. Он, к счастью, не актер. К тому же моложе меня почти на 30 лет. Могло бы показаться, что ничего у нас не получится. Но этот человек окружил меня таким вниманием, такой заботой... Я уже не помню, чтобы он не встречал меня в аэропорту, когда я откуда-нибудь прилетала.
В конце концов, я сдалась. И выяснилось, что разница в возрасте — совсем не такое уж непреодолимое препятствие. Нам хорошо вместе, и, надеюсь, будущее будет таким же ярким, как наш сегодняшний день. Что об этом думают моя дочь и моя мама — я представляю (мама, кстати, за меня откровенно рада). А вот что сказал бы папа? Теперь не узнать. А ведь я уже планировала его со своим другом познакомить, но не успела…
Сейчас я понимаю, что нас с папой сильно сблизило появление Маши, моей дочери. Внучка стала любимицей Юрия Васильевича, он ее просто обожал! Да и мама с папой из-за Маши стали чаще созваниваться — это вышло как-то очень естественно... Так случилось, что именно Маша, а не я, стала их общим ребенком.
Однажды у Маши сильно воспалилось ухо, и нужно было найти хорошего врача. Мама позвонила папе, и он бросил все дела, тут же примчался, забрал внучку и устроил ее в лучшую больницу. Может, папа с возрастом просто стал больше обращать внимание на тех, кто рядом. Пришла мудрость, и он нашел компромисс между своим божественным предназначением и реалиями обычной жизни.
Мог вдруг без явной причины позвонить: «Приезжай, жду!» Папа стал часто собирать нас, своих детей, всех вместе. Его жена Ирина Леонидовна накрывала стол, и мы долго разговаривали, обсуждали театральные дела, близкие всем. В центре стола обязательно стояли мои любимые маринованные грибы. Пока позволяло здоровье, Юрий Васильевич каждое лето выезжал за ними в Щелыково и сам солил по особому рецепту.
Нужно понимать, что никто и не пытался занять в папином сердце место Антона. Ясно же, что он — любимый ребенок, ведь он дольше всех жил с папой. У нас с Лешей другая история. Алексей был совсем маленьким, когда отец от них ушел. А я вообще никогда не жила с папой под одной крышей. Словом, нам всем не так-то просто было стать друг другу по-настоящему близкими людьми.
Наверное, это я, как старшая, должна была бы проявлять инициативу и устраивать встречи с братьями. Но на самом деле цементирует наши отношения Леша. Он приходит на все премьеры и ко мне, и к Антону, который стал очень востребованным театральным режиссером. Именно Алексей контролирует выход книги об отце, буквально вчера он приезжал за фотографиями из архива. Так что все условно…
Для меня более всего существенно, что папа искренне интересовался моей жизнью. Он знал о том, что мне нравится, и не скупился на приятные сюрпризы. Так в моей коллекции кукол появился и его вклад. А на мое недавнее 50-летие он сделал, наверное, самый дорогой подарок — фотографию своей мамы, моей бабушки, Ольги Михайловны и меня рядом. У меня такого снимка, кстати, не было, и я даже не знала о его существовании. Значит, все эти годы папа хранил эту карточку и она для него многое значила...
В первых числах ноября прошлого года мы с Машей в очередной раз собирались к папе. Но в последний момент он попросил нас не приезжать. Не хотел расстраивать — он ведь уже сильно болел. А потом мне нужно было уезжать на съемки в Киев. Только добралась — звонит Леша: «Аленушка, ты понимаешь, в чем дело…» Через несколько часов я уже вернулась в Москву. В эти дни все были рядом, все вместе: мои братья, мои бывшие мужья, мой молодой человек…
Пока был жив папа, мы все были слишком увлечены каждый своими делами, чтобы сделать вместе хотя бы одну постановку. Представляете? На одной сцене Юрий Яковлев, его дети и его внуки. А ведь эта идея все время витала в воздухе. Но нам казалось — куда спешить, еще успеем! Мне кажется, Антон рано или поздно воплотит эту нашу мечту, но уже без отца. В его память... И, может, довольно скоро брат позвонит именно по этому поводу и скажет: «Приезжай, жду!» — как это говорил мне папа…